И Кошкин вновь посмотрел на девушку с подозрением: неужели она и правда столь наивна? А та продолжала:

— Поэтому я решила поговорить с графом еще раз, позже … я знала, что он в библиотеке, и ждала, когда дом стихнет, чтобы пойти туда.

— Павел Владимирович находился в библиотеке один?

Девушка пожала плечами:

— Я не знаю… я несколько раз выходила на лестницу и смотрела на дверь библиотеки, пока ждала – там никого не было.

— И как часто вы выходили на лестницу?

— Дважды или трижды за вечер. В последний раз около полуночи, потому что вскоре часы пробили двенадцать. Я в это время была в своей комнате – собиралась с мыслями, чтобы пойти все же и поговорить.

«Значит, часы все-таки работали…» — отметил Кошкин.

— А выстрелов вы не слышали? – Этот вопрос задал Девятов – задал очень настороженно.

— Нет… - покачала головой барышня и, кажется, только сейчас удивилась, что не слышала.

— И ничего даже отдаленно похожего на выстрел? – не отставал Девятов. – Может, вам показалось, что шампанское где-то открыли, или оконная рама захлопнулась?

— Нет… ничего такого не припомню. Говорю же, все было тихо, все спали.

Барышня уже начинала волноваться, и Кошкин перебил Девятова на полуслове, меняя тему:

— Во сколько вы решились спуститься в библиотеку?

— Не знаю точно… около часа ночи или чуть раньше. Я понимала, что это будет очень ответственный разговор, потому долго собиралась с мыслями.

— И что было, когда вы вошли? - Кошкин чуть посуровел голосом и счел нужным добавить: - Помните, что от ваших слов зависит, найдем ли мы убийцу!

— Я понимаю. Когда я вошла, то первым делом увидела кровь на полу и Павла Владимировича… Светлана сидела на полу, вся перепачканная, и трясла его за плечо.

— Зачем? Разве не очевидно было, что он мертв?

— Что значит «зачем»?! – нерешительность в голосе барышни опять сменилась отчаянной смелостью. – Он ведь ее муж! Разумеется, она надеялась его спасти! Что же – она должна была хладнокровно глядеть, как он лежит на полу?!

Кошкин под таким напором неожиданно смешался:

— Я просто хотел уточнить, Надежда Дмитриевна… Ее сиятельство никто ни в чем не обвиняет.

— Разумеется, вы не должны ее обвинять! – Барышня вспыхнула еще больше. - Светлана этого не делала, как вы вообще могли подумать, будто она замешана в убийстве!

Кошкин совсем смешался. Будь на месте этой девицы кто попроще – вор, разбойник, проститутка – он бы давно уже осадил наглеца, но как ему вести себя со знатью, он до сих пор представлял плохо. Но на помощь ему поспешил Девятов:

— У нас работа такая – думать, Надежда Дмитриевна! – любезно, но жестко сказал он. – Мы сюда приехали, чтобы найти убийцу и, разумеется, подозреваем всех. Мы ведь и вас подозреваем, милейшая Надежда Дмитриевна.

Последнее утверждение барышня приняла, кажется, за шутку, потому что губы ее дрогнули в легкой улыбке. И, разумеется, она тотчас оборвала поток обвинений и потупила взгляд:

— Да, я понимаю, что это ваша обязанность… - теперь она несмело подняла глаза персонально на Кошкина и сказала: - Извините, мне просто стало обидно за сестру. Светлана не заслуживает, чтобы о ней так думали.

«Вот как это у него получается? – подивился Кошкин. – Сказал девчонке, что допускает, будто она человека убила, а та ему улыбается смущенно, словно ей комплимент сделали…».

Девятов временами любил рассказывать, что его бабка согрешила в молодости с неким не то графом, не то князем, так что в его венах, мол, течет благородная кровь – именно этим Девятов объяснял свою непринужденность в общении с господами. Девятов и французского толком не знал, изъяснялся часто с косноязычием, да и отутюживанием брюк не особенно утруждал себя. Но это все не мешало господам частенько принимать его за ровню.