– Так его, значит, Геной зовут.

– Геннадием Николаевичем, – уточнил Витя, улыбаясь. – Я пригласил его в кафе и по мере увеличения градуса спиртного начал как бы невзначай выведывать обстоятельства убийства твоего знакомого. То, что удалось мне узнать, полностью снимет с тебя всякие подозрения.

– Это почему? – спросила я удивлённо.

– Элементарно, Ватсон. Антиквар был отравлен цианистым калием, который был найден в бутылке с вином, а это, как тебе должно быть известно, быстродействующий яд. Дверь магазина была заперта снаружи, а ключей от магазина у тебя не было. Или были? – обратился Виктор ко мне.

– Откуда? Нет, конечно, – ответила я, удивившись заданному вопросу.

– Следовательно, ты её закрыть не могла. Тело было найдено в кабинете. Это значит, при любом раскладе сам антиквар, будучи отравленным, не успел бы закрыть за тобой дверь, а потом вернуться в свой кабинет. Значит, это сделал тот, у кого были ключи. И потом, с мотивом несостыковочка получается. Чтобы отравить человека, нужно, во-первых, иметь для этого веские основания, а во-вторых, заранее готовиться к убийству. Не мог же яд взяться у тебя из ниоткуда. А из показаний Зины Борис Львович сам пригласил тебя в гости. При этом вы находились в дружеских отношениях. Так что, Танюша, сделаем мы твоего Никишкина. Его мог отравить человек, имеющий свободный доступ в магазин. Единственным таким человеком на данный момент может быть только Зина, на что я ему и намекнул.

– Я же тебе говорила, – оживилась я. – Только ума не приложу, как яд мог оказаться в бутылке с вином. Мы же втроём его пили, но никто, кроме Бориса Львовича, не отравился.

– Зина могла прийти после тебя и подсыпать яд в бутылку. Правда, у неё оказалось стопроцентное алиби – с 21.00 до 24.00 несколько человек видели её в «Аллегро» с молодым человеком, а потом они всю ночь провели вместе, что её любовник и подтвердил.

– Такое алиби можно легко сфабриковать, – возразила я, вспомнив, как Рихтер предлагал обеспечить меня подобным же.

– Как бы там ни было, её не удастся привлечь к ответственности. Я, конечно, как бы между прочим намекнул Никишкину, что в суде его версия относительно тебя рассыплется в пух и прах, приведя убедительные доказательства. Но он был настолько пьян, что я не уверен, принял ли Геннадий Николаевич мою информацию к сведению.

– Вить, а насчёт серёжки удалось что-то узнать?

– Спросил. В описи такая вещь не числится.

– Значит, её украли, – разочарованно констатировала я.

– Может быть, кто-то из нечистых на руку сыскарей прихватил?

– А нельзя устроить обыск на квартире у Зины?

– Подозрение в подслушивании разговора, Танюша, – слабоватое основание для получения санкции прокурора на обыск. А ты знаешь, какая мысль пришла мне в голову? – через минуту спросил он.

Я отрицательно покачала головой.

– А не твоя ли серёжка явилась причиной неудавшегося покушения на жизнь антиквара в первый раз и его успешного завершения во второй?

– Виктор, мне кажется, ты стал уподобляться Никишкину – высасываешь версии из пальца.

– Вовсе нет. Ты подумай хорошенько. Может быть, ты кому-нибудь рассказывала о ней в кругу своих знакомых и друзей?

– О той, которая пропала, точно нет, тем более что она у меня появилась недавно. Так что с первым покушением на жизнь Бориса Львовича никак не могла быть связана, – уверенно ответила я.

– А что, была ещё и другая?

– Она и сейчас у меня находится. Незадолго до первого нападения на антиквара эту серёжку, которая была лишь дуплетом настоящей, я изобразила на своём натюрморте, и её узнал Пётр Николаевич, мой преподаватель рисования. Ты видел его на Саниной свадьбе. Он – давний друг его бабушки.