Ну конечно, это ведь отражения впустили его. А потом заговорили.

В отражениях Вадим или всё ещё нет, разобраться он пока не мог. Всё потому, что в горле его так мерзко саднило, что ни о чём другом не думалось. И только когда он прокашлялся и открыл наконец глаза, то внезапно очутился в темноте. Его охватил ужас: он ничего не видел. В отчаянии он бросил руки в стороны, ища стены, но без толку – рядом не во что было упереться.

– Где я? – просипел парень. – Где, где, где?

Безумно трещало в затылке – копошилось там непонятно что, тыкало. Потом перекатывалось вперёд и тут же наваливалось на виски, давило, давило – не было выхода. Когда же Вадим дотронулся скрюченными пальцами до век, то попал в липкие ресницы – на пальцах остался склизкий налёт.

– Что же такое случилось? – простонал он. – Ослеп? Но когда? И почему?

В груди свистело при каждом вдохе и выдохе. Лёгкие, будто отжали досуха, как дряхлую поролоновую губку, а парень через боль снова хватал ртом воздух и тут же глотал.

– Идти, идти… – твердил Вадим, еле ноги передвигая и спотыкаясь на каждом шагу. – Мне нужно идти… Или замёрзну…

Вот он упёрся во что-то скользкое – стекло, может. Почти ничего не видел, кроме плотной белёсой пелены. Щурился, драл глаза в надежде, что зрение всё же вот-вот вернётся, ведь ещё совсем недавно он вообще ничего не различал, но нет, они только сильнее горели и слезились от растирания. Оступившись, он споткнулся, и внезапно невидимый железный брусок вдарил под рёбра, выбив из него воздух. Вадим сдавленно прохрипел, корча губы в немом вопле. Когда же снова вдохнул, иззябшей пятернёй нащупал обидчика – перила.

– Дойду, я дойду… И не сдамся, – почти без голоса повторял он. – Только нельзя останавливаться…

Ещё стекло, и ещё. В ладони его то и дело впивались острые с торца подоконники. Пару раз Вадим успевал отдёрнуть руки за мгновение до боли, а дальше опаздывал, и металлические пластины окон царапали его до крови.

Люди, ещё и ещё люди, парень натыкался на них, а они в ответ шипели: «Накурятся неизвестно чего, и после шляются всюду». И брезгливо отпихивали его от себя. А он снова и снова бился спиной и животом о перила. Падал на асфальт, зарывался ладонями в опавшие листья, в месиво луж, в чавкающую грязь. Тяжко выл сквозь зубы, когда всё больше промокал и промерзал, а о помощи просить не получалось – не было голоса. С трудом поднимался и плёлся дальше. Но куда дальше? Где он? Как сюда попал? Как выбраться теперь? И сможет ли Вадим выбраться?

Снова встретились холодные стёкла. Вот только почему-то опять ничего не видел – наверное, наступила ночь. Рук, кажется, больше не было, и ног тоже. И не холодно ему уже вовсе, а просто устал. Вдруг рука провалилась в пустоту – стена закончилась. Шагнул в неизвестность, а там тишина, сырой воздух и корявая кирпичная кладка. Спиной он сполз по ней на асфальт, сжался и уткнулся носом в колени.

– Тепло, сейчас будет тепло, – успокаивал он сам себе. – И не больно ведь, правда? Правда…

Дыхание успокаивалось. Почему он здесь? Где здесь? Надо встать, идти дальше и бороться. Только зачем? И с кем, с кем бороться? Нет сил. Растратился в поединках с перилами, которые, что было злобы, вонзались в него, но так и не сломали его. Теперь холод за них добивал. Ну уж нет!

Застонав, он дёрнулся вверх, что было сил, и приподнялся. Царапал стену, цеплялся за выступы, но без толку. Когда же по глупости чуть глубже вдохнул, хрипы из горла в мгновение задушили его. Дрожащими руками парень крест-накрест перехватил шею, силясь дышать ещё – не получалось. Тут же перебросился на грудь, и всё трепал заиндевевшую толстовку – зачем, и сам не понимал. И вдруг оборвались его всхлипы, сознание помутилось и следом под ухом оказалась стена. Но что же это? Его хлопали по щекам и в то же время затягивали на шее мягкую петлю. Душат? Он запаниковал и завозился в чьих-то крепких руках.