– Кев, не надо, – прошу я, пытаясь встать между ними. – Он тебя провоцирует.

– А я все понял… – внезапно меняется в лице верзила, точно его действительно осенило. Его губы снова растягиваются в самодовольной ухмылке. – Теперь понятно, почему у тебя такая хреновая раскрываемость, с такими консультантами повышения тебе не видать как своих ушей!

Я не успеваю среагировать, как Кевин начинает размахивать кулаками, без разбора нанося удары по верзиле. Тот тоже не остается в долгу. В коридоре становится неожиданно душно, тесно и запредельно шумно. Я начинаю пятиться, пока не упираюсь в какую-то стену. Последнее, что я вижу, это Кевин валит верзилу на пол. В голове – шум, обрывки фраз и диких оскорблений. Зажимаю уши руками, но продолжаю их слышать, все громче и отчетливее. Они звучат в моей голове и озвучены моим голосом. Закрываю глаза, и это я уже лежу на полу в своей гостиной, отчаянно сопротивляясь и уворачиваясь от ублюдка, который навалился на меня. Он выкручивает мне руки, запихав в рот какой-то вонючий кусок ткани, но я продолжаю орать и звать на помощь.

– Прекратите! – пронзительно кричу я, и на этот раз меня слышат.

После того как Кевин и Мигель, тот, кого я про себя назвала верзилой, провели в кабинете комиссара полиции Альберта Мортимера не меньше двадцати минут, наконец возвращаемся к своему первоначальному плану, с одной лишь оговоркой: вместо пафосного ресторана, на который теперь нет ни времени, ни настроения, мы заходим в бистро, что находится в паре кварталов от полицейского участка. Во многом именно его отдаленное расположение и определило наш выбор, хотелось тишины, уединения и минимального количества полицейских на расстоянии дыхания.

– Из-за чего ты подрался с ним в прошлый раз? – спрашиваю я, после того как мы сделали заказ у стойки и заняли столик в конце зала.

Теперь, когда на нас не смотрят из-за каждого угла, я могу спокойно рассмотреть последствия стычки: над глазом красная припухлость, нет сомнений, к вечеру это будет хороший синяк, губа разбита, волосы дыбом.

– Неважно, он давно нарывается.

– Тот раз тоже в участке?

– Давай о чем-нибудь другом. Сначала этот ублюдок Ари с крючка слетел, потом Мигель, еще эта взбучка от Мортимера. Так себе денек. Мне нужен пряник.

– Прости, но я умею печь только кексы, пряники – не мой профиль.

– Бессердечный ты человек, Мерида, – говорит Кевин, пытаясь улыбнуться, но тут же морщится от боли. – Как прошел День благодарения?

– Вроде неплохо. Раз я все еще член семьи, значит, не облажалась.

– Никогда не понимал выходок твоего брата.

– Давай о чем-нибудь другом, – предлагаю я, когда на табло высвечивается номер нашего заказа.

Жестом прошу Кевина оставаться на месте и иду за нашим подносом с напитками и двумя бургерами.

В Нью-Йорке есть одно негласное правило: если в обеденное время в заведении много свободных мест, скорее всего, ваш завтрак, обед или ужин будет таким же вкусным и сочным, как подошва башмака. И это самое лучшее определение, которое заслуживает котлета, зажатая между двух половинок заветренной булки. Два укуса, и аппетита как не бывало. Отодвигаю свою тарелку в сторону, радуясь тому, что газировка, независимо от качества кухни, всегда остается неизменной: холодной, бодрящей и приторно-сладкой.

– Считаешь, он придумал этого Ривера?

– А ты ему поверила? – Я только коротко пожимаю плечами, давая возможность Кевину поделиться со мной своими соображениями. – Я уверен, что это сделал ее брат. Но Ари тоже подходит, и в его алиби я не верю. Этого Ривера он выдумал. Это был он.

– Ясно.

– Пока что мне ясно одно, ты меня держишь за дурака. Я же вижу твой интерес к этому делу. С первого дня, как ты про него узнала, у тебя этот странный блеск в глазах.