Есть правда, такие, которые вечно недовольны, еще и ругаются, да что все осень и осень, почему осталась одна только осень, почему нет… э-э-э… ну… ну… этого самого… и этого… и этого… Чего этого, да не помнят они, не помнят, но было же что-то, было! а что было, что было, спрашивают этих, недовольных – а они и не знают, руками разводят, ну было же что-то… Да что – что-то, если вы сами не понимаете, что хотите, ну вас совсем, глупые люди, сами себе создают проблемы, сами не знают, чего хотят, не знаете, так и успокойтесь, вон, прогуляйтесь лучше по листопаду, летящему вверх, где в тени прячется первый снег, а на солнцепеке последние зеленые лужайки…
Первая буква имени
…когда родится наследник, позовите оракула, дайте ему чашу вина, не красного, и не белого, дайте ему хлеба, не черного, и не белого. Выслушайте от оракула, что ваш наследник умрет, когда ему исполнится год. Оракула отпустите с миром, это очень важно.
Позовите другого оракула, который скажет вам, что делать. дайте ему чашу вина, не красного и не белого, дайте ему хлеба, не белого и не черного. Сделайте, как скажет оракул – когда наследнику исполнится год, возьмите первую букву имени наследника, пронзите её отравленным кинжалом, который предназначался вашему сыну и похороните тайно в саду в зарослях роз, не белых и не красных. Оракула отпустите с миром, а если кто-то будет говорить, что его надо казнить, то казните тех, кто говорит так.
Ликуйте, радуйтесь, думайте, что обманули судьбу, обманули смерть – и не подозревайте ни о чем до дня коронации, когда наследнику исполнится шестнадцать лет, и только тогда вы узнаете, что имя наследника состояло из одной-единственной буквы, которую вы пронзили мечом и закопали в саду под розами, и у наследника нет ничего кроме этоц буквы, значит, наследник мертв уже пятнадцать лет как…
Видеть
– …вы запомнили убийцу?
– Понимаете, если бы я могла увидеть убийцу…
– …увидеть?
– Да… вы понимаете, я не могу видеть, поэтому я только слышала шум борьбы, крики, а потом… все стихло.
– Будьте любезны, пройдемте с нами…
Мне не по себе, я не понимаю, почему меня просят пройти с ними, что я такого сделала, не я же убила, в самом-то деле, а то может еще и про меня думают, что я убила…
– Так что вы говорили? – строго спрашивает следователь.
– Да, собственно… что не запомнила…
– Нет-нет, вы еще что-то говорили?
– Ну…
– Что. Вы. Говорили.
– Я говорила… что если бы я мгла увидеть убийцу…
– Вот-вот, увидеть, что вы имеете в виду?
– Ну… то, что я не могу видеть… к сожалению…
– А что вы подразумеваете под этим самым… видеть?
Спохватываюсь, понимаю, что просто не смогу ему объяснить эту нелепую фантазию, что бы было, если бы я могла ощупывать предметы, не прикасаясь к ним, на расстоянии от предмета понять, какой он формы…
– Нет, вы понимаете, видеть, видеть… – следователь щелкает пальцами, – я тоже думал о чем-то таком… Да что греха таить, наверное, все мы грезили о чем-то подобном…
– …так это вы… вы… – показываю пальцем в сторону убийцы, – я узнала вас… узнала…
– Очень рад, я от вас и не ожидал ничего другого… вы просто молодец… Ну что… позвоните в звонок, сдадите меня полиции?
Замираю, а что, какие еще могут быть варианты…
– …или попробуем договориться?
– И о чем мы можем договориться? – говорю, снова ускользаю от него в сторону.
– Ну… например… насчет «увидела»…
– …да ничего я вас не видела, что вы, в самом деле…
– Вот именно. Не видели. А я вас видел.
– Вздрагиваю, как от удара.
– Вы… вы что… умеете…
– …представьте себе, да.
– Тело прошибает ледяной пот.
– А не хотели бы попробовать?
– Фыркаю:
– Ага, я подойду к вам, а вы меня и прирежете…