Телегу с товаром туда-сюда откатить-укатить, например, это раз; мешки с картошкой, либо мукой заштабелевать, уже два; бочки с солёными огурцами или капустой перекатить – три; за товаром присмотреть, пока какая знакомая торгашка в туалет сбегает, это чет… Да мало ли чего, – рынок. К обеду можно было и перекурить на свои, пообедать, то есть. Да и народу вокруг, как на вокзале, только лучше. Кстати про вокзал. Валька с Серым на всех вокзалах уже как-то побывали, исследовали от нечего делать «окрестности», изучили. Вонючими поездами пахнет, это точно, дальними городами, новыми знакомствами – женщинами в смысле, неизведанными ощущениями… Это да! Но, там везде видеонаблюдение – улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой – шутка! Менты гоняют – совсем не шутка! – короче, не уютно всё там. Чувствуешь себя тараканом на стенке, перед глазами хозяйки с «шлёпалкой» в руках. А на рынке всё по-другому, хоть и азеры с чурками разные. Но все свои. Да и запах другой, аппетит нагоняет. К тому же, взрослым себя чувствуешь, при деле. А дома, у-у-у!.. У Серого не так. У него мать проводницей на железке работает, две недели нету, две недели «тута», дома, значит, а отец, отчим, на заводе с утра до позднего вечера мастером вкалывает, в литейке где-то.

Серёга рассказывал, сходил, говорит, как-то, раз, приобщиться к труду, мать заставила, но только один раз. Больше ни ногой. «Прикинь, – округляя глаза, жаловался он Вальке, – вокруг как на фронте, всё в искрах, в огне, в дыму, грязно, шумно, голоса не слышно. Глаза щиплет, в горле першит. Конец света. Завод называется!» Серёга тогда засмотрелся по сторонам, говорит, ну и споткнулся обо что-то чугунно-бетонное, чуть лоб не расшиб, но колено и локоть точно содрал… Мать лечила потом. Целый медсанбат дома развернула. Главное, жалея Серёгу, с заводом больше к нему не приставала. У Валентина сложнее. Но об этом как-нибудь потом, позже.

– Ты понимаешь, Серый, мы с тобой можем баксы сегодня какие-то оказывается срубить, да! Эта сказала… Кучу!

Сергей недоверчиво хлопает глазами, вновь зевает, садится на кровать. Сам по себе он тоже худой пацан, и тоже длинный, как и Валька. Только Валентин светлый, а Серёга тёмный, и усы у него уже чётко под носом пробились, и под мышками волосы, и в паху. А у Вальки только редкий белёсый пушок обозначился, всего лишь. Хоть и везде. Но оба с запущенными, отросшими причёсками – каникулы! – оба глазастые. У Вальки нос курносый, у Серёги прямой, и на подбородке ямочка. У Вальки ямочки тоже есть, но на щеках, гадство! То есть не к месту. От этого Вальке стыдуха! Комплекс такой. Не мужские, на его взгляд, ямочки, девичьи. Валька часто старательно надувает щёки, чтобы ямочек не заметно было, но их всё равно видно. Это Вальку расстраивает.

– Я щас, – в ответ говорит Сергей, направляясь к двери.

– Ты куда?

– В туалет. Отлить надо.

– Я с тобой, – говорит Валька.

– Кто это сказал? Про зелень… – шлёпая босыми ногами по-полу, ехидничает Сергей. – Приснилось?

Валька топает рядом.

– Нет, телефон. Вернее, тёлка в трубе.

– А может это подстава какая, а? Нормальный телефон в мусорки не выбрасывают. Я, например, не видел.

– Ты что, не веришь? – почти задохнувшись, прикладывая руки к груди, с жаром возмущается Валька.

– Да верю, верю. – Добродушно отмахивается Сергей, но недоверие в голосе всё же звучит.

В принципе, как не верить, если он – телефон – совсем новенький, с цветным дисплеем, всеми положенными, наверное, электронными примочками, к тому же «Сименс», на подзарядке сейчас в Серегиной комнате на проводе завис.

– И что? – пристраиваясь в маленьком туалете к унитазу, спрашивает Панов.