Екатерина Марголис Следы на воде читать онлайн страница 1

Вперед

Следы на воде Екатерина Марголис

Эта книга написана за четыре года, а на самом деле писалась более двадцати лет. И сейчас мне хочется прежде всего поблагодарить всех, имеющих прямое отношение к этому повествованию. Некоторые имена слегка изменены, но все обстоятельства и совпадения не случайны: вы были и есть в моей жизни и памяти. Всем, без кого эта книга немыслима, бережно помогавшим спускать корабль на воду, я хочу сказать спасибо.

Спасибо моему теперь уже родному городу Венеции – за ежедневную красоту, вдохновение и встречи. Спасибо человеку, подарившему мне этот город однажды и навсегда.

Спасибо Леониду Белоцерковскому за глубокое понимание искусства и продолжение лучших традиций русского меценатства, благодаря которым рукопись смогла стать той книгой, которую вы держите в руках.

Спасибо Витторио Страде, одному из первых читателей этой книги, чья поддержка и одобрение были мне очень важны. Отдельное сердечное спасибо Игорю Сахновскому за вдумчивое внимание и действенное сочувствие. Спасибо Полине Барсковой, Ире Гачичеладзе, Олегу Дорману, Маргарите Живовой, Наталье Кантонистовой, Бахыту Кенжееву, Алле Кинчиковой, Алле Клотц, Марии Коковкиной, Анастасии Константиновой, Анне Ландман, Лиде Мониаве, Юрию Норштейну, Ольге Седаковой, Роксане Софроницкой, Ирине Оскольской, Людмиле Улицкой, Михаилу Шишкину, а также всем первым читателям и критикам книги, отрывки из которой публиковались на страницах фейсбука: ваше неравнодушие вдохнуло жизнь в эти страницы. Спасибо Андрею Зализняку – другу, многолетнему корреспонденту и выдающемуся ученому, из бесед и переписки с которым начала расти эта книга. И наконец, бесконечная благодарность Марии Степановой, без которой эта работа едва ли увидела бы свет и чья поддержка, совет и неустанное присутствие словом, мыслью и чувством не давали мне падать духом на последних страницах этой книги.

Не только первыми страницами, но многими последующими я обязана своей семье. Спасибо моей бабушке Марине Густавовне Шторх (Шпет) за щедро открытые двери, ведущие в тот мир преемственности и традиции, где нет второстепенного и незначительного. Спасибо моей любимой младшей сестре Анне Марголис за понимание, сочувствие и за отважно протоптанную дорожку туда, куда и я с детства мечтала попасть. Спасибо моему папе, Леониду Марголису, за все, чему я от него научилась, в том числе и в словесности. Спасибо моим старшим дочерям – Роксане и Саше – за терпение, поддержку и за то, что вы есть рядом со мной.

Я посвящаю эту книгу моей маме, Наталье Рудановской. У меня едва ли найдутся слова благодарности, которые были бы ей по росту и которые могли бы выразить то, что нас связывает и что знаем только мы.

Моей маме

Ты значил все в моей судьбе.
Борис Пастернак

Викрам Сет

В МАЛЕНЬКОМ САДИКЕ В ВЕНЕЦИИ

Ты с девочками вернешься через неделю

С ваших долгих русских каникул – и я,

Не сумевший толком этим распорядиться, буду обязан

«Освободить гнездо». Сегодня я проверяю,

удалось ли выжить

Здешней флоре, порученной мне столь опрометчиво.

Я сижу за большим деревянным столом, убедившись:

она в порядке.

Потом подхожу к увитой лозою стене и пробую виноград.

Что бы еще могли здесь помять мои беспокойные пальцы:

Розмарин? лаванду? или эти листья томата,

В то время как вслед за их тенью карабкается повыше

юркий геккон?

Здешняя жизнь – звенящие звуки посуды,

Шорох шагов, приглушенное радио; Большой канал

С его плеском волны в парапет и рыком моторов —

где-то совсем далеко.

Несколько аборигенов покидают свои пещеры.

Гнездо утопает

В зелени. Кобальтовый небосвод. Ряды глупых гераней

Обозначают границы владений, но не выходят

За камень стены с желтой ее штукатуркой.

Здесь только я и дом с жалюзи (словно играем в жмурки).

Но все же я тут не один. В маленькой темной комнатке,

Где прямо за дверью лишь стол да узкая койка

(Круто! круто!), на полке – словно иконы,

озаренные синим

Светом лампад, – пара овальных портретов

(Черно-белых гравюр). На одном из них Пушкин.

Он, никогда не выезжавший из России и уж тем более

Не бродивший по этому прекрасному городу,

Ныне дома везде. Он – все те, кто знает его наизусть,

Он – это я, кто, пусть и не в силах читать по-русски,

Чувствует сердцем каждое слово. И меня бы не было здесь,

Если б не Пушкин. Он дал мне меня…

Солнце, высовываясь из-за шпалеры, делит стол пополам.

Мой мобильный горячий, как головня,

Так что не прикоснуться; а что до содержимого головы, —

Какие мысли способны выжить, к примеру,

в кипящей кастрюле?

Тороплюсь в дом и, упав на кушетку, вытягиваюсь в рост,

Руки расслаблены. Пушкин критически смотрит на то,

Сколь вял и беспомощен может быть вкрутую

сваренный мозг.

Часы негромко шуршат, на круглой их физиономии —

«IV» (часа).

Но на своей кровати я тяну лишь на I (единицу).

Глаза слипаются. Море, взревывая вдали, резвится.

Нагоняя страху, адриатический шторм

Взбалтывает моря – от Черного до Балтийского.

Тибр кишит акулами; акватория Санкт-Петербурга

Покрыта хлопьями пены, взбитой косяками угря,

в то время как

Двенадцатиметровые щуки патрульных лодок снуют

В Большом канале, норовя опрокинуть гондолы, явно желая

Поужинать сладкими парочками, что попадаются

по дороге.

Я курсирую на своей скромной посудине, полной цветов,

От берега до плавучего дома и снова обратно, —

Напевая, чтоб дать облегченье грустным сердцам моряков,

Потерявших в пасти морских чудовищ многих друзей,

Сгинувших в осетровой мути и угревой пене.

На волнах качаются венки хризантем – символ агонии

Множества одиночеств (оставшихся в лодках ли,

на берегу) —

Всех тех, чьих любовников более нет. Но далее не могу…

Тут я вдруг обнаруживаю, что сам еще здесь и жив

(Хотя, конечно, был бы рад обрести покой

Где-нибудь в этом мире), что вновь брожу

Среди влажной зелени, лишенной теней;

Солнце сейчас завернуто в промасленную облачную бумагу

Над маленьким садом, где геккон так упорно лезет

на свою стену.

…Всегда возвращайтесь туда, где вас любили, к теплому звуку

Ложечки в чайном фарфоре, к приветливым голосам.

Представляю, как здесь, под этой увитой плетьми стеной,

Ты наливаешь в стаканы мне и друзьям (кстати, оба поэты)

Свежевыжатый, без добавления сахара сок винограда.

Они улыбаются мне и пьют, молча кивая друг другу.

Геккон также помалкивает, видимо, берет с них пример.

Они уже высказались, что пришли в этот мир – говорить…

Я снова один, машинально перебираю раковины,

Извлеченные из лагуны, – их общий подарок —

Все, что осталось мне в придачу к воспоминаньям.

Песочные часы ведут подсчет уходящих мгновений.

Изготовленный руками хрупкий памятник времени.

Перевод с английского Андрея Олеара

Екатерина Марголис

НА ОБРАТНОМ ПУТИ

Ты прав. На нашем циферблате

(лице часов) отмечено «IV» (четыре),

а не обычная четверка «I» (единиц).

Так время против стрелки

отсчитывает буквы именам,

из обихода выпавшим.

Увы. Ни первому лицу, ни даже четверым

угнаться не под силу за вторым.

Те «Ты» ушли.

А этих больше нет.

Куда спешить?

Тик-так. Замедли бег.

Глянь, виноград созрел.

Зеленая калитка

закрыта в мир иной.

И стены отражают

игру лучей в канале.

Тени тают,

и постепенно

блекнет образ «Ты»

на плоском горизонте.

Сизый город,

на прежний лад родного языка

настроив было трубы пароходов,

теряется за их немой громадой.

Так при отплытьи рвутся нити дружб.

Так Я без Ты.

Так единицы без глазниц

Таращатся в бескрайний текст лагуны.

Чей черед – не спрашивай.

Quem mihi, quem tibi – scire nefas.

Местоимение заменит безымянность.

И первому лицу давно пора оставить

пустые притязанья на вторые:

ибо твои пути не есть мои.

Spes longa est ed vita sometimes brevis:

Carpe diem, мой друг, vina liques.

Пусть будет так, пока в моей гостиной

часы с «IV» (четверкой) будут шелестеть

слова любви в развернутом порядке.

Тут всякий жив.

Тут подлинник не тронут.

Тут рифма и размер сохранены.

Тут всякая строка читается с конца

к той самой первой и заглавной букве.

Тут жили-были, тут в начале было…

В начале было имя для всего.

И ты плывешь назад, к началу своего.

Авторский перевод с английского

Часть первая

На полях дней

Поле – одна из форм материи, характеризующая все точки пространства и времени и поэтому обладающая бесконечным числом степеней свободы.

Глава первая

Лингвистические задачи

Даны слова:

Дети! Слова в первой колонке – обычные. Слова во второй – особенные. У них есть одно общее свойство. Ваша задача понять – какое. Если что-то будет непонятно, оставляйте пробелы, но не останавливайтесь.

За окном уже почти весна. Слова летают в воздухе, прочерчивая целые строки. Дети скрипят карандашами. Среди них девочка-подросток лет пятнадцати. Время от времени она поднимает голову, смотрит в окно и грызет карандаш. Даны слова на незнакомом языке и их переводы на родной, найдите соответствия, знать ничего не надо, только думать, пытаться уловить внутренние переклички смысла и формы, вот тут и вот тут… А вот еще знакомое: «Когда человек умирает, изменяются его портреты» – Ахматова. Интересно, это правда? А когда человек умирает? ты знаешь? я – нет. Какая весна на московских улицах! Нет, не весна еще – только ее обещание. Оттепель уже была, это мы знаем, но весна так и не наступила. Разве что пражская, 68-го, которая закончилась душным августом с танками. Можешь выйти на площадь, смеешь выйти на площадь? Нас с тобой еще и на свете не было. А ты знал, что слово «оттепель» придумал Эренбург. В «Огоньке» только что вышла статья. Да что там Эренбург! «Доктора Живаго» напечатали. «Архипелаг Гулаг»! Неужели правда весна? Трудно поверить. А мы такие зимы знали, вжились в такие холода. О чем это я думаю. Оттепель, весна. Итальянский, русский. Существительное, глагол. В чем же тут штука? Слово–буква. Однослово – два слова. Какой белый лист. Когда падает солнце, становится еще белее. Белое на белом. На листе оставляйте поля. Жизнь прожить – не поле перейти.

Вперед