Она заинтересованно уставилась на него своими зелеными глазами:

– А вы в этом разбираетесь?

Она говорила с каким-то странным акцентом.

– Немного, – ответил он по-испански, а потом неожиданно для себя добавил уже по-русски, – я тоже писал в далеком прошлом.

– Вы говорите по-русски? И так чисто…

– Ну, это же мой родной язык.

– Вот никогда бы не подумала. Вы похожи на настоящего испанца, – в глазах ее искрилось солнце, – но я вам верю: вы действительно занимались живописью и, думаю, достаточно серьезно.

– Почему вы так решили?

– Дилетанты-любители никогда не говорят «писать». Они – «рисуют»!

Она уверенно протянула ему руку:

– Я – Алекс, но вы можете называть меня Саша.

Вот так и началась их дружба. По совершенно непонятным для него причинам Кирилл проникся к Саше какой-то невероятной симпатией. Может быть, потому, что у обоих были русские корни, и она тоже приехала из Германии, а может, потому что он тоже занимался живописью когда-то. Или потому, что она очень напоминала ему… Леру, хотя внешнего сходства между ними не было вообще. А может быть, ему очень хотелось иметь такую дочь? Как бы там ни было, Саша, сама того не зная, легким бризом ворвалась в его жизнь. Кириллу было интересно проводить с ней время. Он с удовольствием и, может быть, даже с ностальгической грустью наблюдал за тем, как она легкими мазками создает свои маленькие шедевры. Однажды он повез ее в Вальдемоссу на этюды. Они взяли с собой корзину с едой и вином, заботливо собранную Маней, немного побродили по узким мощеным улочкам, а потом разместились на небольшом, утопающем в зелени холме, откуда очень удачно открывался прекрасный вид на город. Саша творила, а Кирилл с отеческой нежностью наблюдал за ней.

– Не получается у меня ничего, – Саша вернула его в действительность, – что-то не клеится, сама не пойму, что именно. Я не знаю, как это объяснить. Все вроде очень четко и ясно, все линии, штрихи, краски. Но все это существует у меня в голове, а на холст не ложится.

– Так бывает, Саша, ты просто еще не нашла себя.

– Сириус, ты сейчас необъективен, – грустно усмехнулась она в ответ, – поверь – это самая настоящая мазня!

Саша странным образом переименовала его в Сириуса.

– Почему Сириус? – спросил он ее тогда.

– Кирилл – Cirillo – Сирилло – Сириус, – ответила она, – и потом, Сириус – это самая яркая звезда в созвездии Большого Пса. Ты, Джесс, Сириус…

– Права была мама, – между тем продолжила Саша, – хорошо рисовать – еще не значит быть хорошим художником. Не стоило и пытаться! Кстати, она приезжает сегодня. Вот будет радость, когда я ей сообщу, что возвращаюсь в Мюнхен и перевожусь на дизайнерский факультет!

С мамой у Саши были достаточно сложные отношения. Ее отец рано умер, оставив после себя большую дизайнерскую фирму. Мама очень надеялась, что ее дочь когда-нибудь станет руководить семейным бизнесом. Но Сашу вдруг потянуло в совершенно другую сторону. И уговоры матери ни к чему не привели. Сашу не интересовали ни стабильность, ни положение в обществе, ни деньги. Ей хотелось идти за своей мечтой. Когда-то очень давно все то же самое происходило с Кириллом. Только роли были распределены иначе: дед уговаривал его стать художником, а Кирилл поступил на юридический…

– Саш, не пори горячку. Давай посмотрим вместе на твою мазню. Ты же сама говоришь, что я разбираюсь в живописи. Бросить всё ты еще успеешь.

Он покосился на девушку. Ее густые брови задумчиво сошлись на переносице. Она была мила, умна, но готовилась повторить его ошибки. И ему в который раз показалось, что очень давно он уже видел это выражение лица, но совсем у другой женщины…