– Никогда не понимал прелести всех этих тусовок, – говорю я, кивая на веселящихся вокруг людей.

– В большой компании веселее выпивать. Мы же общественные существа, да? – говорит Максим и садится напротив.

– Так и будешь на неё смотреть? Или нальёшь? – спрашивает он.

– Не умею заливать проблемы. Думал может да, но всё же нет.

– А ты попробуй, стоит только начать, – подтрунивает Максим.

– Ты хочешь?

Я пододвигаю к нему бутылку со стаканом.

Максим облизывается.

– Не сейчас. Важные дела.

– Ммм, ну удачи.

– Слышал про интеграцию? – Максим воодушевлён.

– Чего?

– Скоро можем стать губернией, – размахивая руками, говорит он.

– Ммм…

– На рыжего надежды нет, нужно брать всё в свои руки.

– Да плевать. – Я откидываюсь на спинку стула, скрещиваю руки.

– Тебе на свою страну плевать?

– Чем я хуже кота?

– Что? – Максим округляет глаза.

Я достаю телефон.

– Да вот, недавно прочитал, Бродский говорил… Сейчас, я себе репостнул, вот: «Я как кот… Коту совершенно наплевать, существует ли общество „Память“. Или отдел пропаганды в ЦК КПСС. Так же, впрочем, ему безразличен президент США, его наличие или отсутствие…» Понял? Так что иди нахрен.

Я встаю, обтягиваю рубашку и удаляюсь, оставив Максима с бутылкой наедине.

Разговоры о политике хуже самой политики. Это как разговоры о погоде: можно обсудить, когда не о чем разговаривать с соседом по вагону, но от разговоров погода не меняется. Наверху свои планы на всё, и я не хотел подсматривать за эти кулисы. Когда мне говорили, что, если не интересуешься политикой, однажды она заинтересуется тобой, я лишь молча кивал, создавая впечатление неблагодарного за такие инсайды человека. А всё потому, что мне было интересно жить настоящей жизнью, с личными каждодневными делами и проблемами. Я, в отличие от Максима, не собирался идти к миражам, сжигать нервные клетки своего времени высокими идеалами демократии, под опасливые выкрики «Проснись, Усландия!»

Прохладный вечер. Слишком много людей. Стараясь избегать толп, медленно иду к зданию театра оперы и балета. Мне нравятся старые постройки, их архитектура, запах. Однажды, когда мне было лет пятнадцать, мы летали в Барселону. Первый и последний раз за границей всей семьёй. Возможно, поэтому впечатления остались на всю жизнь. Гауди впечатлял всех. Старинные здания успокаивали. Они словно говорили со мной. И их сущность не скрыть за новой отделкой…

Я посмотрел афишу. На последний спектакль опоздал.

Разболелась рука. Когда Серёжу увозили в морг, проходящий мимо санитар говорил другому: «Одним психом меньше». Я ударил его в живот и ещё раз по лицу. Я с прискорбием приветствовал возвращение своей пылающей агрессии. Когда нас растащили, санитар большими глазами смотрел на меня, а потом просто махнул рукой и пошёл в туалет смывать кровь с лица. Я спокоен.

Правая рука болела. Начальство замнёт. А может, нет. Сейчас и на это плевать.

Постояв у фонтана несколько минут без движений, я достал телефон и набрал Алину.

– О, какие люди, – не особо радостно произносит она.

– Как дела? – несоответственно бодро спрашиваю я.

– Да нормально. Папа немного приболел.

– А… – я словно не слышу, о чём она.

– А ты что?

– Да так. Решил в театр сходить. Опоздал.

– Приезжай в гости.

Я молчал. На том конце было слышно, как Лиза, младшая дочка Алины, пела что-то на английском.

– Малая неплохо поёт.

– Ну да, не в меня точно.

– Да уж, танцевала ты всегда лучше, чем пела. Кстати, угадай, кто со мной рядом?

– Кто?

– Видела эту скульптуру возле театра? Отдыхающие балерины.

– Ааа, давно там не была.

– Одна из них так похожа на тебя.

– Такая же уставшая?

– Я помню, ты тоже так сидела, скинув пуанты, в пачке, закинув ногу на ногу.