– Смени имя, Лео, если оно тебе так противно! Денег одолжить для оплаты госпошлины?

Но у него нет возможности язвить дальше, так как мой кулак влетает в его напыщенную харю.

Треск.

Только непонятно чей.

Однако, видя, как из его носа брызнула кровь, можно догадаться.

Вроде я выплеснул эмоции. Поставил его на место. Но, видимо, мозгу этого мало, как и моему зудящему кулаку, который вновь замахивается. Если бы не парни из кабинета напротив, которые начали нас разнимать, я бы вышиб ему и несколько зубов в придачу.

– Да я засужу тебя, сука! – в бешенстве бросает Антон, запрокинув голову и вытирая с лица льющуюся кровь.

– Ты ещё говорить можешь? Добавить, что ли?! – рычу в ответ, тут же сжав кулаки до онемения.

Один из коллег пытается остановить меня и встаёт между нами.

– Эй, Леон, остынь! Сдался он тебе! Толик не похвал…

Не успевает наш благодетель договорить, как этот самый «Толик» вбегает в кабинет, а за ним и Макс с выпученными глазами. Наверняка в голове друга сейчас крутятся такие слова, как «ночное… ночные дежурства» и «мокруха», потому что после воплей новичка о сломанном носе мне ничего хорошего не светит.

Плевать. Но язык никому не дам развязывать. Иначе нос на лице явно будет лишний. Вот как раз такой день и настал для Антона.

Я не буду рассказывать о том, как шеф орал: «Уволен!», потому что он этого не говорил. Зато он дал мне на сегодня отгул со словами: «Чтоб духу твоего здесь не было до конца дня!»

Этот сопляк сам напрашивался на «горячий приём» с первой же секунды, как вошёл в наш кабинет. Я лишь осуществил его прихоть – привлёк внимание всех в офисе к его показушной персоне.

Жалею ли я о том, что произошло?

Да, жалею. Так жалею, что рука, словно по памяти, сжимается вновь, вместе с уже влажным листком из блокнота с заметками.

Сидя сейчас в баре неподалёку от съёмной квартиры и размышляя над полученной за день информацией, я делаю пометки на мятом клочке бумаги. К уже имеющейся информации добавилось немногое, но каждая деталь важна. Поэтому после той стычки в офисе я вернулся домой, где уже полностью протрезвел, переоделся (те вещи замарал своим высокомерием один г… Антон) и наведался к двум заявителям, а к одной из них уже в четвёртый раз. И чёрт. Лучше бы я стоял столбом и дал себе навалять этому новичку в ответ, чем видел это снова и снова.

Вера Васильевна, мать пропавшей 17-летней Кати, выглядела даже хуже, чем вчера. Её растянутый «бабушкин» халат висел на ней бесформенно, полностью лишённый жизни взгляд казался потухшим, а волосы, собранные в неаккуратную гульку, заметно поседели с нашей первой встречи. Несмотря на то, что ей всего 47 лет, она выглядит гораздо старше своих лет, видно бремя утраты и тревоги оставило неизгладимый след на её внешности и самочувствии.

Ничего нового она мне так и не рассказала. Катя была ответственной, доброй и домашней девочкой. После школы она сразу шла домой, не увлекалась вредными привычками и всегда вела себя скромно. За день до исчезновения, с пятницы на субботу, ночевала у одноклассницы. К той я тоже наведывался. «Мы посмотрели фильм, а потом легли спать», – весь её ответ.

Конечно, со всеми пропавшими могло произойти что угодно. Однако, как можно объяснить полное отсутствие каких-либо зацепок? Это вызывает серьёзные сомнения и вопросы. В таких ситуациях каждая деталь имеет значение, и отсутствие ключевых улик только усиливает беспокойство и тревогу. Пропала девушка и впрямь из-под носа матери. С её слов, они разделились в продуктовом магазине, а дальше дочь как сквозь землю провалилась. Я также общался с другой женщиной, у которой пропала внучка в том же районе. Их истории поразительно похожи: тихая, скромная девушка двадцати лет, никогда не имевшая проблем с законом, неделю назад уехала утром на учёбу и не вернулась.