Нина Степановна уже сложила свои дела в большой шкаф, кружку и пачку рафинада – в стол, оделась и собиралась уходить. Однако у самых дверей остановилась и сделала Благовскому последнее наставление: – Ты не рассусоливай, не рассусоливай. Допрашивай по существу. Оформляй протокол задержания и иди домой. На каждую ханыжку сердце тратить – здоровья не хватит. И до пенсии не доживёшь.

После ухода наставницы Благовский почувствовал себя так, будто снял весь день жавшие ноги ботинки. Он включил настольную лампу, повертел в пальцах авторучку и тоном проницательного сыщика задал следующий вопрос: – Ну, а как же так нехорошо с шубой получилось, Чернова Аня, красавица писаная? – Да вот так, – улыбнулась задержанная и развела руками. – Что ж мне всю жизнь в этой детдомовской поддергаловке ходить? – она для убедительности подёргала за пуговицу короткого для неё, изрядно потёртого демисезонного пальтишки. – Другие расфуфырятся во всё иностранное – и им можно… – Так, то же не ворованное. Заработать надо! – Благовский покачал головой, показывая своё изумление. – Заработай – и покупай, что хочешь. Ты работаешь где-нибудь?.. А почему не работаешь? – А не нравится мне ничего, – Чернова презрительно мотнула спутанной причёской, положила нога на ногу и ладонями сдвинула повыше юбку на коленях. – Я замуж хочу. Чтобы, значит, жить в семье, чтобы за детьми ухаживать, чтобы муж красивый-красивый был и меня любил кош-шмарно. Ну и, конечно, чтобы водку не пил. – Это правильно, – согласился Благовский, всё ещё крутя меж пальцев авторучку. – Но ведь, пойми, ты же совершила преступление. За это в тюрьму сажают.

Чернова испуганно посмотрела и два раза хлюпнула носом. – Почему – преступление?.. Другим, значит, можно? Она уткнулась лицом в ладони и громко, навзрыд заплакала, дрожа всем телом, и даже стул под нею жалобно заскрипел. – А вот этого я не люблю, – растерянно пробурчал Благовский.

Он на самом деле очень не любил, когда его клиентки прибегали к такому не процессуальному способу защиты. Пусть иногда явно и очевидно не искренне, но эти слёзы смущали его до подавленности, выбивали из рабочего образа, будто надавливали на какой-то там нерв, отчего сразу слабели все мышцы.

Благовский налил в стакан из чайника Нины Степановны тёплой воды, подал своей подследственной. – Меня никогда никто не жалел… У меня в жизни одни только несчастья, – вытирая рукавом пальто перемазанное размытой косметикой лицо с опухшим носом, пожаловалась Чернова. Она взяла стакан и выпила всю воду до капельки.

Конец ознакомительного фрагмента.