* * *

Я родилась 2 декабря 1968 года в городе Ходжалы. Покинула я Ходжалы когда мне было двадцать три года. В ночь с двадцать пятого на двадцать шестого февраля 1992 года город Ходжалы был окружен армянскими захватчиками. В Ходжалы уже семь-восемь месяцев не было электричества – прервали армяне. Город со всех сторон обстреливался из танков и бронетраснпортеров. Жители бежали кто куда. Женщины, старики, дети – все были в панике, искали прибежища. Однако это было невозможно – вокруг все было словно в огне. Мы тоже выбежали из дома. По соседству жил парень, он служил в национальной армии. Он сообщил нам, что армяне вошли в город, идут уличные бои, и мы немедленно должны бежать. В ту ночь тот парень попал в плен к армяном. О дальнейшей его судьбе нам ничего неизвестно. Мы всей семьей побежали в сторону леса. Между Ходжалы и лесом протекает речка Гар-Гар. В морозную зимнюю ночь мы кое-как перешли ее и добрались до леса. Согласно своему первоначальному плану армяне перекрыли также и эту дорогу, но это случилось уже после нашего бегства. Армяне убивали всех, кто не успел покинуть город, брали людей в плен. Мы были в лесу уже трое суток, именно там армяне захватили нас. Когда нас взяли в заложники, мать моя скончалась там же от разрыва сердца. Армян было двое. Одетые в военную форму, обросшие с большими животами, они напоминали горных медведей. Пахли они отвратительно – ужасный смрад от спиртного, сигарет и пота. С тяжелыми оскорблениями, они отобрали у нас все ценные вещи, и ушли со словами – «Вы все равно замерзнете в лесу». После их ухода мы все собрались вокруг тела нашей матери. Казалось, в какой-то миг мы забыли даже о ее смерти. Мы не могли оставить ее, но и нести с собой усталые, в холод, мы тоже не смогли. Прижавшись от холода друг к другу мы согревали руки дыханием, растирали детям лица, чтобы слезы не замерзали на щеках. Под утро нам удалось развести костер. Зря мы это сделали. Моя шестнадцатилетняя сестра Лятафет покончила с собой , бросившись в огонь. Отец не выдержал потери мамы и сестры. Он всегда был нам опорой, сам решал все наши проблемы, защищал и оберегал нас. Его честь и достоинство страдали от бессилия, беспомощности. Он никак не мог найти выхода из тяжелого положения, и его сердце тоже не выдержало. Он тоже навсегда остался в том лесу…

Три сестры с тремя детьми мы остались в том лесу совсем одни. Но мы должны были идти куда-то ради детей – не ждать же нам армян. Мы дошли до какого-то незнакомого села. Присели отдохнуть – и тут же провалились в глубокий сон. Проснувшись утром, мы увидели, что находимся рядом с армянским кладбищем. Старшая сестра начала нас торопить, сказав, что мы ошиблись дорогой, и должны бежать оттуда. В этот момент мы увидели трех-четырех армян, идущих в нашу сторону. Увидев, что мы хотим бежать, они открылы огонь. Они говорили по азербайджански, поэтому мы вначале и не подумали, что это армяне. Нас завели в какую-то комнату. В ушах у моей сестры в ушах были серьги. Один из армян, увидев серьги, достал нож и хотел отрезать ей уши, но она сама сняла серьги и отдала их ему. Другой спросил нас кто мы. Мы сказали, что мы дети шофера Гасана. Он узнал моего отца, но тут же добавил, что все равно, нам надеяться не что. «Не важно, кто вы, вы все турки». Нас привезли в Агдам, поместили в больницу. Наутро, очнувшись, я увидела, что у меня ампутированы были обе ноги…

* * *

Не любивший поддаваться чувствам Гудратов, иногда все же не справлялся с самим собой. Казалось, он только сейчас вспомнил, что расследует очень важное дело. Вновь открыв тетрадь, он не забыл налить себе чай. Как всегда спокойно поставив чай на стол, сел поудобнее. Несмотря на любую усталость, Гудратов никогда не читал лежа, или прислонившись к чему-то, облокотившись. И в этот раз, сидя выпрямившись на стуле, он вновь начал перелистывать дневник…