Дворняга игриво лижет Гришины пальцы. Перед собаками она устоять не может – сразу присаживается на корточки, принимая всю возможную любовь от пушистой морды. Пузо упитанное, шерсть пыльная и глаза почти что человеческие – неужели кто-то когда-то воспользовался этой самой верностью, чтобы создать чудовищ?

– Жучара, отстань от человека! – Вслед за собакой подскакивает потерявший ее из виду хозяин лет десяти на вид. – Теть, сигаретку стрельнете?

– Малой, бросал бы ты это. Не то будешь выглядеть как я.

– Так вам вон сколько!..

– Ну сколько? – Гриша смеется и назло пацану закуривает снова. Огонь мелькает в ее разноцветных глазах. – Двадцать всего, – шутит она.

И протягивает ему сигарету – сама же свою первую попробовала, как и все, за гаражами больше двадцати лет назад.

– Ты все скурить решила? – Недовольный Сережа выныривает из стайки светловолосых, бледных нав. Их серебристые волосы мерцают в темноте.

– Изымаю улику. Слышал, что бывает за контрабанду?

Она ловко прячет пачку в задний карман джинсов. Ей никогда бы не удалось иначе достать такие сигареты, Сережа прекрасно это знал. Словно вспомнив про скорую Гришину судьбу, он сочувственно вздыхает.

– Ну и что бывает? На кол сажают или сжигают на костре?

– Милиция тщательно ищет, по каким артериям запрещенка протекает в город. Пока не казнят, но времена грядут суровые. – И Гриша звучит почти гордо. Она верит, что ее коллеги по-прежнему важны и эффективны – не зря же почти весь хортовский народ хранит в городе порядок.

– Если, конечно, этим не сама милиция и занята.

ЭТИМ. Власти не хватило бы ума придумать, как прокормить свой город (их ведь не учили этому в институте Брюхоненко). Ей снисходительно улыбаются, будто говорят: служивая, какое найдут? Какое поймают? Всем же выгодно, всем же удобно. Самой тошно, что такая дурная. Она мотает головой, отказываясь воспринимать правду напрямую. Лучше как-нибудь завуалированно, как обычно докладывают гибридам: не уточняя, используя размытые формулировки и только лишь намекая.

– Короче, тебе нужно расслабиться. Не будь ментом, будь собой.

Гриша не уверена, что помнит себя настоящую. Она расстегивает куртку и распускает волосы – это все. То ли от никотина, то ли от разочарованного взгляда, щеки ее розовеют. Никто не назвал бы Гришу красивой – вот и Сережа молчит. Беда была лишь в том, что Гриша тайком нуждалась в комплименте. Она, как засохший цветок, который долго-долго не поливали, все ждала и ждала шанса расцвести. Хоть бы капельку воды в почву – и радовала бы еще долго, стоя на подоконнике в любое время года. Вот почему она задерживалась с Петей, хоть и едва терпела мужское тело, нутро и характер. Он разговаривал с ней, выпытывал всякое и веселил присказками. Звук его голоса, заполнявший их когда-то почти общую спальню, согревал сильнее, чем холодные рыбьи руки.

Гриша утрирует – никто из них не похож на животных внешне, однако внутри их разрывает между звериным и людским. От животных прародителей им достались особо сильные для человека черты – чуткий нюх собак, плечистая мощь медведей, изящность и пленительность кошек, водная адаптированность рыб, извилистость и гибкость змей, зоркость вороньего глаза и чистота ума – а все остальное, например, хортовскую преданность, балийскую распущенность или вирийскую высокомерность, гибриды почерпнули от пороков второй своей половины. Такое уж свойство человеческое: к низменному и инстинктивному приплетать возвышенное и духовное. Стандарты, которым Гриша старалась соответствовать, по сути, ничего не значили. И все же…

– Пойдем.

Она умело скрывает волнение в голосе и шагает к низкому входу в полуподвальное помещение. В толпе она вынуждена отстать от Сережи, который извилисто проскальзывает среди гибридов всех мастей и размеров.