– Альбион Альбионом, – сказал полковник, – но все это, ей-богу, начинает припахивать мистикой. У нас отказывает взрыватель многократно проверенного типа, через несколько дней граф Герсдорф пытается рвануть себя вместе с фюрером на смотре в цейхгаузе – а тот покидает помещение на две минуты раньше…

– Ну, там он мог что-то почуять, – заметил Шлабрендорф. – У мерзавца, надо отдать ему справедливость, и впрямь есть шестое чувство. Чует опасность издалека, как кобель – землетрясение. Это вполне объяснимо в свете парапсихологии – представьте себе душевное состояние человека с набитыми взрывчаткой карманами, который через минуту должен будет нажать кнопку. Его мозг, несомненно, что-то излучает… А излучение может подействовать на особо восприимчивую к таким штукам натуру. Вам приходилось бывать в толпе, охваченной какой-то одной сильной эмоцией – скажем, страхом или восторгом? Это ведь заразительно. Так что бедняга граф явно излучал… и тем самым спугнул птичку. Вот случай с нашим взрывателем для меня действительно необъясним ни с какой стороны.

– Вам же сказали, имела место самопроизвольная деактивация фульмината.

– Да, но почему? Мало, что ли, вы их перепробовали. У вас был хоть один случай отказа?

– Химия, – буркнул полковник. – Чертовски загадочная штука, Фабиан. Всегда ее опасался. Кстати – тот ваш химик, удалось его вытащить?

– Какой химик, простите?

– Вы зимой просили Ольбрихта помочь вытащить из-под Сталинграда какого-то химика.

– Ах, тот! Да, его оттуда эвакуировали. Только он не химик, а физик.

– Вот как. А вы, помнится, говорили, что он занимался изотопами?

– Да, Хеннинг, но это физика.

– Какая же, к черту, физика, если я отлично помню, как нам в академии морочили голову этими изотопами на лекциях по химии!

– Значит, то были другие изотопы, химические. Но что капитан Дорнбергер – физик, это совершенно точно. Я хорошо его знаю, он зять моего бывшего принципала, доктора Герстенмайера.

– Герстенмайер, – повторил полковник. – Что-то мне эта фамилия напоминает…

– Он был довольно известный берлинский адвокат, специалист по коммерческому праву. В его конторе я начинал практику, еще в конце двадцатых годов. Он тогда баллотировался в рейхстаг от народной партии.

– В конце двадцатых? Я в то время пытался поправить свои дела биржевым маклерством; возможно, на этой почве мы с ним и встречались. Если он занимался коммерческим правом, то вполне возможно. А где он сейчас?

– О, он умер в начале войны. Так вот, Дорнбергер женат на его дочери, там мы познакомились.

– Ах так. Значит, вы ходатайствовали просто за приятеля, – фраза прозвучала не как вопрос, скорее как констатация, и не слишком одобрительная.

– Не совсем так, признаться. Дело в том, что об этом меня попросил Остер. Не знаю, почему он сам не счел удобным обратиться к Ольбрихту.

– Он что, связан с абвером, этот ваш физик?

– Его хотели связать. Похоже, ничего не получилось.

– И здесь осечка. Зря, значит, вытаскивали…

– Не скажите. Просто подход, очевидно, оказался ошибочным… Дорнбергер – это, знаете… личность весьма любопытная. Мог сделать блистательную карьеру в науке, мне говорили специалисты.

– Но хоть человек-то порядочный?

– Временами – до глупости. Это ведь тоже поддается использованию. Я думаю, на Бендлерштрассе им будут довольны.

– Хитрецы, – буркнул Тресков. – Фабиан, остановите-ка машину, разомнем ноги… Вы так гоните, что мы явимся как раз к обеду, а я уже с трудом выношу эти торжественные трапезы с генерал-фельдмаршалом во главе стола… Бог меня прости, офицеру не к лицу такие высказывания о прямом начальнике – но до чего мне становится неприятна эта двуличная лиса…