Торжественно лиясь, словно поэма,
Сияет мирозданной полнотой
Прародины – заветного Эдема?
Ужель оттуда, где взамен времён
Резвится младокудрая свобода,
Шлёт вечный лист багрянородный клён?..
В прапамяти сохранна праприрода.
В ней стебли-корни, листья-лепестки
Всевластвуют над гнилостным забвеньем,
А мой морозник, что мои виски
Спасает райски тёплым омовеньем?
Моя герань, оцветшая окно?
Мой подорожник вдоль родных дорожек?
О, тайны приземлившиеся!..
Но
В них чуден свет эдемовых тотошек…
И ты, мой клён, вратарь осенних врат,
Тож вынянчен в священной горней куще!
Порыв бессмертья золотом объят –
Всевящим, Всемогущим, Вездесущим…
2000
Письмо
Когда душе стеснительной не справиться со злом,
Мне боязно, что реже год от году
Пришлёт родня далекая доверчивый поклон,
Пожалует хорошую погоду.
И рядом тоже добрая, заботная родня,
Готовая на ласку и советы,
Но отчего так радуют, так трогают меня
Застенчивые дальние приветы?
«В достатке ли бытуешь ты, и есть ли про запас,
Одним-то днём жить нынче не пристало…
Но ежели ты норовом характерная, в нас,
То в люди и не выбьешься, пожалуй».
И может, с тонким умыслом, а может, и спроста,
По отчеству старинно величая,
Поведают о тяжести крестьянского креста,
Мол, в нём все благородные начала…
Родимые, вся жизнь моя в тенетнике молвы,
Но я беды не думаю бояться.
К тому же я, наверное, такая же, как вы, –
В какие ещё люди выбиваться?
1971
Мемория от житне-гор
Я к Украине шла по Украине,По вечно новым всходам удивленья…Из ранних стихов о родном селе Житне-Горы близ Киева
Там ветер вишенный и мятный
И церковь, белая почти,
Туда и поступью опрятной
По чисту полю не дойти –
Так далеко до гор, до жита,
До речки с долгою травой,
А дальше – водяная жила
С водой, как водится, живой,
Для вразумленья и остуда
Мною пиваемой с листа –
Не забывала чтоб, откуда
Летучесть стати и лица…
Не забывают Житне-Горы,
Коль потихонечку зовут
В свои предангельские хоры,
На свой предвечный чистопут
Под стражу киевской Софии
И перворусского Креста –
В родимость Отческой стихии,
Мною читаемой с листа
Укромной летописи рода…
Душа моя, с каких же пор
Хранит предрайская природа
Меморию[1] от Житне-Гор?
2002
Музыка рода
Берёзы и дети, кресты и купавы,
Вещующий ветр и живая вода –
Для плоти и духа, для доли и славы
Трудился-молился мой род навсегда.
Из ниток лозовых, из вишенных бусин
Сплеталось монисто для всякого дня,
Роняли перо перелётные гуси –
Вослед поклонясь, подбирала родня.
Копилась великая музыка рода,
В ней пели петуньи, цвели петухи,
Скользила меж пажитей реченька Росса,
Пока не стекла – до слезинки! – в стихи.
Жива ли? Я помню холмы и долины
В родном государстве с названьем села,
Они-то на месте, они-то из глины
Да жилы древесной, а речка – из сна.
Из сретенья сердца и времени века,
Закончится век мой – закончатся сны,
И так уж цветная вишнёвая ветка
Растерянно тает белей белизны.
Во снах ли? Ужель наяву не воспета…
Авось, приживутся родные лады,
И музыка молниеносного света
Продолжится пеньем протяжной воды.
Томлюсь: увеличу ли музыку рода?
Ведь сколь на душе шелковья́-суровья́!
Иль нищим порывом пиита-рапсода
По ветру пустому развею ея́?
2002
Из города
Шлях накатан – долог путь:
Села баба отдохнуть
При дороге, под кусток,
Развязала узелок:
«Дай-ка малость посижу,
На гостинцы погляжу.
Малолетке-дочке – бант,
Парню к дудке – барабан.
Деду – новые очки,
А свекрухе – рушнички.
Самому-то я на славу
Прикупила, вишь, отравы –
Заграничный табачок,
Золотистый мундштучок.
А себе-то ничего…
Ну так что же из того?
С сыном в дудку погужу,
Дочке бантик повяжу,
Посмеюсь со стариком,
Оботруся рушником,
Погоняю мужика:
Не кури, мол, табака…
Шумно станется в избе,
Вот и спраздную себе».