– Думаю…мы можем выходить, – с некой долей радости и облегчения сообщил сослуживец Юры.

Двое молодых людей покинули боевую машину, спрыгнув на влажную траву. Позади потрескивали горящие палатки и полевые склады с припасами и остатками вооружения. Во все стороны разлетались сотни искр, а в небо уходил черный столб густого дыма. Юра обернулся в сторону пожара. Лагерю досталось изрядно, ракеты быстро похоронили немногочисленную пехоту, и сровняли с землей практически всю, и без того хлипкую инфраструктуру. Ужасающее осознание еще не пришло до конца. Осознание того, что сейчас они вдвоем находятся во многих десятках километрах от ближайшего крупного аванпоста "Красных", и по сути, сидят прямо на мушке вражеской авиации и разведывательных дронов. К этому моменту ярко-оранжевое солнце уже частично выходило под линию верхушек далеких деревьев. Однополчанин Комиссарова медленно пошел в сторону руин, видимо, желая найти какое-либо средство связи. Именно в этот момент в далеком нежно-розовом небе послышался гул, быстро перешедший громкий свист, и продлившийся всего несколько мгновений. После чего все резко залило белой пеленой, уши заткнул противный, оглушительный звон, а нить сознания временно оборвалась, погрузив юношу в абсолютною темноту.

Когда зрение вновь вернулось, уже окончательно смеркалось. Сквозь залившую ноздри кровь чувствовался совсем слабый запах пепла и чего-то, гораздо более сладкого. Перед лицом маячили легкие, темные волосы от которых приятно веяло знакомыми вкусными духами. Данный аромат прочно засел в памяти еще с прошлого вечера. Юра решил прикрыть веки. Голова немного побаливала, к тому же обрывать подобный, до остолбенения неестественный, но приятный момент не хотелось. Усердно бинтующая плечо Лена отпрянула, что стало понятно по исчезновению прохладного дыхания у уха. Желание разобраться в ситуации все же заставило солдата открыть глаза. Перед раненым предстала поистине лишающая речи картина. Остатки закатного солнца пробивались через не самые аккуратные, но крайне очаровательные, милые кудри, а взгляд девушки хоть и был крайне усталым, тем не менее продолжал удерживать планку обворожительной красоты. По лбу сползала мелкая капля пота, которая была быстро убрана легким движением тонкой руки. Вдруг юноша понял, что его тело не изнывает от той жгучей боли, что, как правило, должна присутствовать, по крайней мере из-за обильного количества впившихся в туловище осколков и открытых ран.

– Очнулся… – голос Лены звучал очень тихо и утомленно.

– Лена? Почему и как ты меня нашла?

– Долгая история. Если кратно, то у моего отца была рация, работающая на военном канале. Я иногда включаю ее по ночам, чтобы быть в курсе событий. И мне просто повезло, что я услышала тот раздрай, что происходил ранним утром. С трудом поняла, что вас собираются атаковать. Вспомнила о тебе, заволновалась…

Юра осмотрелся. Руки, с запястий по локти покрыты бинтами, рукава куртки закатаны и замяты до бицепса, а ее края имеют гораздо более темный, налитый кровью, нежели остальная ткань, оттенок. Между прочим, лежал он сейчас совсем не там, где получил ранения. Лагеря не было видно. Лена сидела на траве и устало улыбалась. Голубые, глубокие как само темнеющее, покрывающееся бесчисленным количеством звезд небо, глаза, с некой доли радости и облегчения, смотрели на лежащего рядом юношу. По-хорошему, уже наступило время идти дальше, но по некоторой причине, оба старались оттянуть момент для того, чтобы об этом заявить. Хотелось побольше насладиться подобной минутой столь специфических обстоятельств. Почему-то у Юры в данный момент родилось абсолютно сумасбродное, по его мнению, невероятной силы желание прильнуть своей спасительнице, положить голову на ее женственные плечи, укрыться тонким коричневым пальто, и аккуратно поцеловать. После чего признаться сидящей напротив девушке, в самых искренних и красивых чувствах. О подобном он задумывался впервые. Пришедшее на ум казалось чем-то настолько далеким, чуждым и страшным, что юношу передернуло. Некая близость между людьми, помимо боевого товарищества, отсутствовала на слуху уже не один год. О каких действиях могла идти речь, если одичавший разум даже задумываться о подобном мог исключительно с жуткой дрожью и совсем не на долго, как некто подглядывающий в замочную скважину за чем-то для него непонятным и пугающим? К тому же, перед подобными раздумьями надо было определить для себя то, что вообще означают чувства. Хотя, в то же время, Краснова могла бы быть совсем не против столь фанатичной и отчаянной близости. Все же, стараясь руководиться остатками здравого смысла, никто не решился на подобное геройство.