– А как же воля? Ты сам себе противоречишь. Да и что ты делаешь? Траву куришь?

– В том числе, но не только. Я сам делаю натуральные смеси.

– Из чего?

– Например, корень мандрагоры – это, кстати, единственный наркотик, упоминаемый в Библии, белена или белладонна, что достать смогу на момент приготовления. Я брошу, когда пойму куда мне хочется идти. Я уже бросил один неверный путь, не хотелось бы стать на другой неверный, который только кажется верным. То есть бросить программирование и работу на дядю, уйти в сквот, заниматься развитием памяти, внимания и проч. А потом в 40 лет понять, что ты так же сидишь в другой конторе и работаешь на другого дядю – вот совсем не мой путь.

– А какой твой?

– Понять, что хочу сейчас и делать это. Если расхотелось или надоело – тут же бросить.

– Это противоречит развитию силы воли. К тому же на что ты жить собираешься?

– Ну да, желательно еще финансовой свободы.

– А что ты в этом плане делаешь?

– Вот тут у меня проем – ничего похоже не делаю. Камланием не заработаешь. По крайней мере так как я это делаю. Либо надо искать богатых лохов и разводить их. А это уже противоречит экологии моей души.

– Поэтому ты разводишь нищих лохов?

Он замолчал, но было видно, что Трофим попал в точку.

– Не сотвори себе кумира, встретишь Будду – убей Будду.

– Откуда это?

– Из Линьцзи.

После этого разговора шарм Гуру сошел, но он Трофиму почему-то стал нравиться от этого еще больше. А вот Гуру наоборот Трофим разонравился, слишком много видел из того, что тот хотел скрыть.

Гуру затаил обиду на Трофима.

Спектакль окончен. Сыграна пьеса. Медленно

Опорожняется вялая кишка театра. В своих уборных

Стирают румяна и пот пройдошистые продавцы

Смешанной в спешке мимики, сморщенной риторики.

Наконец

Освещение сходит на нет, которое жалкую

Разоблачало халтуру, и погружается в сумерки

Прекрасная пустота поруганной сцены. В пустом, Слегка еще дурно пахнущем зале сидит наш добрый

Драмодел, ненасытный, пытается он

Вспомнить все про себя.

Бертольд Брехт

Глава 6. Берт

По вечерам в сквоте собирались в салоне. Это была большая комната, наверно, она служила раньше, чем-то вроде бальной комнаты или большой гостиной. У нее единственной сохранились старинная лепнина и большая люстра на потолке. При этом вся она была в подушках и по вечерам там собиралась большая компания во главе с Мамушкой, и пила чай. Туда можно было прийти и обсудить события прошедших дней или предстоящие, узнать где и что будет интересного происходить в сквоте, познакомиться с новичками. Если у тебя была беда, ты всегда мог найти там пару человек, с которыми это можно было обсудить и даже получить профессиональные советы или неординарное видение. У Мамушки тоже было мнение на счет любого дела в его сквоте или любой судьбы. Однако его мнения зачастую были слишком приземленные для такой благородной публики. Если девушка жаловалась на парня, он часто с очень удивительной прозорливостью раскладывал их отношения и выискивал корень их проблем. Например, девушке, которая не могла разобраться и выбрать одного из двух парней просто говорил, что она шлюха, а парню в таком случае мог сказать, что он сопляк или слюнтяй. Трофиму нравилась его манера говорить, он говорил добродушно, при этом с явно провокативной риторикой. В силу своего авторитета Мамушка мог себе позволить так разговаривать, все в сквоте так или иначе были обязаны ему. Если кто-то пробовал ему подражать, то у него не получалось, более того, такое поведение не поощрялось, так как считалось токсичным. Говорить резкие фразы с добродушной улыбкой и ленинским прищуром мог только Мамушка. Имитировать его поведение не могли даже НЛП-еры, как поясняли они из-за нехватки авторитета. Мамушка занимал особое место в сквоте. Во-первых, он был хозяином, во-вторых он всегда всем чем-то помогал. Не было ни одного человека в сквоте, которому Мамушка хотя бы раз не помог. Причем зачастую бесплатно. Вот и эти чаепития большей частью оплачивались Мамушкой. Он был большой любитель чайных церемоний. Чай ему привозили прямо из Китая, и иногда он был в помятых бумажных пакетах, изрешечённых китайскими иероглифами. Он брал большую миску, накрытую доской с отверстиями. В отверстия вставлялись чашки, так, что они не падали внутрь. При этом сам чай он заваривал в двух чайниках. В одном насухо вытертом – как говорил Мамушка, чай должен касаться воды только один раз. Он на весах взвешивал чай, перед этим долго качая его на руке и нюхая. Потом заливал его кипятком на 5 секунд и сливал в другой чайник. Из первого чайника он не разливал, так как считал, что чай продолжает завариваться и если наливать из чайника с заваркой, то вкус первой и каждой следующей чашки будет отличаться. Если же перелить сразу в другой чайник, то вкус во всех чашках будет одинаковый. Иногда он заваривал заварку один раз, иногда несколько. От чего это зависело никто не знал, точнее Мамушка часто рассказывал какие сорта чая надо пить сразу, а какие можно пить только предварительно слив воду пару раз. Но никто этим серьезно не интересовался и так как Мамушка не подпускал к процессу никого, то никто и не запоминал его рассказы. Мамушкина церемония длилась как правило с 20 до 21 или половины десятого. После этого он уходил к себе, а после него оставалось куча заварки, которую тут же смешивали в кучу и заваривали в большом железном чайнике по многу раз. В это же время доставалась трава, стеклянные трубки и прочие атрибуты для курения…