Пленники оказались людьми к битью привычными, в себя пришли быстро, зашевелились.

– Ну что, порубим сволочь, потешим душеньку? – равнодушным голосом спросил Борис.

– Для чего ж мы их ждали, – согласился Михась. – Только мешок посмотрим сначала. Этот, кажется, Ванюша…

Михась отвесил звонкую оплеуху самому молодому из солдат. Тот, мыча и выпучив глаза, задёргал подбородком в сторону остова дивана.

Спрятанное оказалось награбленным хламом, который солдатики оставили во время последнего отступления. На чердак они забрались, чтобы богатство изъять и поделить. Самой ценной вещью в схроне оказался серебряный подсвечник. Милая, изящная вещица со стройной девушкой в центре цветочной композиции – Борис даже засмотрелся на неё. Потом поразился нелепости происходящего – в городке, занятом красными, загнанный на чердак белогвардеец любуется подсвечником… Он зло швырнул серебряную безделушку за баррикаду.

– Что, Ванюша, помирать придётся? – обратился Михась к пучеглазому солдату. – Есть и хорошая новость: это последнее в твоей жизни огорчение.

– Давай обыщем сначала, – предложил Борис.

Из кармана Ванюши извлекли серебряные часы с надписью на крышке «За наездничество и джигитовку штабс-капитану Исакову Петру Сергеевичу».

– Краденым кормится… – зловеще зашипел Михась. Ванюша отчаянно замотал головой и замычал.

– Что же ты, сволочь косорукая, по карманам штабс-капитанов лазишь? – продолжал шипеть Неверов. – Видишь, что тут написано?

Борис вынул кляп у солдата.

– Я, господин офицер, грамоте не умею, – страстно, горя глазами, заскулил Ванюша. – Вещицу выменял, ваш бродь. Не отнимал ни у кого… Христом Богом умоляю… Детишки, старики…

– Мне твою свечку задуть – делов, что плюнуть, – зло выговаривал Михась. – Не врёшь, что капитана не убивал? Поклянись своим Лениным…

Страх на лице солдата сменился искренним удивлением:

– Мы против Ленина…

– Молодцы… Кто у вас за главного?

– Мы против царя и Ленина. Мы – за большевиков… Теперь удивился Михась.

– Это меняет дело, – подумав, сказал он. – Что ж ты раньше не сказал…

Ванюша поклялся всеми святыми, что не убивал штабс-капитана, и получил обратно свой кляп.

– Вот видишь, Борис, – сказал Михась. – Какой просвещённый представитель народа-богоносца. Становится интересно.

Он вынул кляп у самого старшего из солдат, почти пожилого мужичка с печальным лицом.

– А ты за кого воюешь?

– Какая разница? – пожал плечами мужичок. – За ту или другую дурь под пули лезть… Вы, белые и красные – только болтаете по-разному, по делам вас хрен отличишь.

– Принимается, – кивнул Михась и вернул кляп солдату.

Третий красноармеец, крепко сбитый мужик средних лет, смотрел волком. «Как бы не укусил», – подумал Борис, вынимая у солдата изо рта скомканную тряпку.

– Нас будут искать, – сразу и твёрдо заявил крепыш. – У входа наши лошади. Поэтому…

– Вы меня испугали, – оборвал Михась. – Сейчас заплачу… Прекрасно знаешь – терять нам нечего. Пленных офицеров вы расстреливаете, что бы там ни обещали…

Красноармеец промолчал.

– Не грусти, солдатик, – продолжил Михась. – Война – она весёлый дух любит. Ты зачем воюешь?

– Помещиков не люблю, – немного помедлив, спокойно заявил крепыш. – Они горбом мужика всегда добро наживали. Ни по закону людскому, ни по справедливости богатели… Потом на войну нас послали, чтобы побольше народу в России извести и землю ему не давать…

– Понятно: или воля голытьбе, или в поле на столбе…

Что же офицеры плохого вам сделали?

– Они тоже войны хотят. Те же баре, только в мундирах…

– Митинг окончен, – объявил Борис, сжал челюсти солдата и затолкал между ними скомканную тряпку.