Выпрямившись, я вижу, что Стил держит в руках висячий замок. Он продевает его через петли на крышке и закрывает на ключ, который после протягивает мне. Кивнув, я кладу его в карман.

– Осталось только сжечь ковер, – тихо произносит Джейкоб, и остальные, отвернувшись от морозильной камеры, спешат закончить работу.

Достав телефон, я с улыбкой фотографирую закрытую морозильную камеру.

Ко мне, шатаясь, приближается огромный мужчина. В его шее торчит нож, глаза безумны, и он протягивает руку, словно моля о помощи. Я стремглав бегу к нему, но, когда оказываюсь рядом, он хватает меня за шею и бросает на землю. Одной рукой он крепко сжимает мое горло, перекрывая доступ к кислороду, а другой уже расстегивает молнию на моих джинсах. В ужасе от того, что он собирается меня изнасиловать, я царапаю ногтями деревянный пол. Мои ноги скользят, не находя опоры, а перед глазами мелькают белые пятна, но он слишком силен, чтобы я могла дать отпор.

Он мычит, склонив голову слишком близко к моей груди, и все еще настойчиво пытается расстегнуть джинсы. И тут мой взгляд останавливается на ноже, торчащем из его горла, который, кажется, не причиняет ему никакого неудобства. Мои отчаянные попытки оттолкнуть его не приносят успеха. Но когда он внезапно ослабляет хватку на моем горле, скользит рукой вниз и накрывает ладонью грудь, я, преодолевая отвращение, с криком хватаюсь за нож и с силой вырываю лезвие из его горла. Кровь брызжет мне в лицо, заливает шею, попадает в рот и глаза. Мне кажется, что я тону в ней.

Я пытаюсь закричать, но внезапно просыпаюсь и понимаю, что лежу на животе, уткнувшись лицом в одну из колючих диванных подушек. И мне требуется некоторое время, чтобы восстановить дыхание и осознать, что Вайолет трясет меня за плечи. Приподнявшись, я переворачиваюсь на бок и отталкиваю ее руки.

Во рту пересохло, а сердце колотится, словно бешеное. Облизав губы, я оглядываю комнату, но в ней нет никого, кроме нас двоих.

– Ты в порядке? – обеспокоенно спрашивает Вайолет.

Я не стала рассказывать ей о своих проблемах. Даже о том, что меня исключили из танцевальной команды. Мы просто смотрели фильмы, и я вздрагивала от каждого шороха, пока кофе, сдобренный алкоголем, не помог мне расслабиться и я не задремала, скрестив руки на груди.

Сейчас темно, и я не знаю, который час и сколько времени проспала.

– Пожалуйста, больше не спрашивай меня об этом, – тихо прошу я.

Она кивает в знак согласия и, потянувшись, включает лампу на прикроватном столике. Я щурюсь от яркого света, а когда мои глаза привыкают к нему, замечаю, что Вайолет одета в пижаму. Это означает, что я проспала бо`льшую часть дня.

– Вот, держи, – говорит она, протягивая мой телефон. – Грейсон пригнал твою машину.

Я беру телефон и кладу его на подушку рядом с собой экраном вниз.

– Спасибо.

– Завтра начинаются занятия, – говорит она.

– Благодарю за напоминание.

– Может, мы прогуляем? – спрашивает Вайолет, и я чувствую, как мои глаза начинают гореть от подступающих слез.

Как может существовать местоимение «мы», когда мир вокруг меня рушится, и я не хочу, чтобы с моей лучшей подругой случилось то же самое?

– Возможно, – осторожно отвечаю я, – но я не думаю, что тебе тоже следует пропускать занятия.

– Хорошо, – соглашается Вайолет, слегка нахмурившись, – давай обсудим все утром. – Она поднимается с дивана и направляется к лестнице.

– Хорошо.

Дождавшись, пока Вайолет поднимется наверх, я проверяю время на телефоне и вздрагиваю от неожиданности. Три часа ночи! Можно только представить, какие звуки я издавала во сне, что моя лучшая подруга вскочила с постели и прибежала сюда. Подняв с пола валяющуюся подушку, я взбиваю ее, кладу под голову и переворачиваюсь на спину. Вайолет оставила лампу включенной, что меня вполне устраивает. Это позволяет мне сосредоточиться на чем-то другом, кроме ощущения крови на моей коже, хотя я ее давно уже смыла.