И еще, помню, в голове повисла одинокая мысль. Она поразила меня оскорбительной неуместностью, цинизмом, кощунством. Но более всего поразила неоспоримостью правды: «Нет человека – нет проблемы».

На похороны не пошел.

В ту зиму мне приснился странный сон.

Будто стою на Т-образном перекрестке лабиринта. Спиной к стене, лицом назад, откуда я недавно вышел. А в обоих концах поперечного коридора витают смутные голоса. Я кручу головой, пытаясь увидеть источники голосов. Но вижу лишь сумрак теряющейся перспективы. Мне становится жутко. Я отчетливо слышу их перекличку. Но главная жуть – они обсуждают меня.

Голос справа: «Этот человек, безусловно, виновен».

Голос слева: «Он не свободен, и значит, не волен в поступках».

Справа: «У человека всегда существует выбор».

Слева: «Нельзя быть уверенным, что выбор делает он, а не делают за него».

Я хочу что-то произнести. Ничего не выходит. Мои губы немы. Я весь онемевший, бесплотный, бездейственный, меня словно нет. Но раз меня нет, как я могу находиться в этой кошмарной реальности? И может ли быть реальностью голос того, кто незрим?

Справа: «Гнет обстоятельств не отменяет личной ответственности».

Слева: «Главная ответственность любого существа – сохранить самое себя».

«Давайте не будем заниматься вульгарным зооморфизмом».

«Но и не будем забывать первичность законов природы».

«Инстинкты не могут быть выше морали».

«Но мораль не может быть выше нравственности, важнейшего человеческого инстинкта, который и отличает личность от особи, а мораль как раз-то придумана, чтобы личность насильственно подавить».

«Мораль существует для интеграции личности в общество. Без строгой морали общество рушится, наступает хаос, и когда это случается, личность исчезает как таковая, а на первый план выходит особь, животный инстинкт».

«Так не эта ли катастрофа произошла с нашим обществом: от перестройки к распаду, от гласности к аморальности, от демократии к вседозволенности, от свободы предпринимательства к инфляции нравственных ценностей? И не эти ли обстоятельства определили судьбу нашего подсудимого?»

Тут я содрогнулся: меня судят? За что? В чем обвиняют? Какое имеет ко мне отношение это раздвоенное призрачное многословие?

Неожиданно грянул еще один голос. Он донесся оттуда, откуда я вышел, и куда с испугом смотрел. Там был яркий, слепящий свет.

«Прошу вас не отвлекаться! В составе преступления мы разбираем только два слова… Только два, действительно важных… Любовь… и Смерть».

Тот сон я помню. Не слово в слово, но его образ. В нем сконцентрировалась жизнь, остановившаяся в мертвой точке декабря. Минул январь, потек февраль. Не отпускало. Все время боль. Опустошенность и смертельная усталость.

Все мои мысли оставались скованными Адой. Которой больше нет. Я понимал, нас разлучила независимая от меня причина, рок. Но понимание не заглушало отвратительного чувства, что ее гибель все же как-то связана со мной. Я осознал простую вещь. Словно очнулся ото сна, в котором раньше жил, и вдруг раскрыл глаза. Очнулся потрясенный – той очевидностью, которая всегда присутствовала рядом, и на которую я обратил внимание так запоздало: нельзя шутить с любовью.

Мое существование превратилось тихий ад. Зима казалась навсегда. Холодный мир, покрытый снегом, виделся пустыней, где всякую возможность жизни уничтожил страшный взрыв. Я был один. Энергия иссякла. Слезы так и не излились. Жизнь не хотелось, не отыскивалось смысла.

Лучше бы я умер.

Скорпионы обладают поразительной живучестью. Они способны выдержать самые экстремальные условия. Когда в пустыне Сахара проводилось испытание французской атомной бомбы, вблизи эпицентра с радиацией 134 000 рентген выжили одни скорпионы!