– Арон… У меня к тебе важный разговор есть, как раз про сыночка нашего. – Ева подошла к мужу и села рядом на диван. – Выключи, пожалуйста, телевизор.

Почувствовав, наконец, что состояние любимой жены оставляет желать лучшего, и ей явно не до анекдотов, Арон стер улыбку с лица и нажал кнопку на пульте. В комнате воцарилась тишина, и от паузы, которую взяла Ева, покусывая бледные губы, эта тишина становилась звенящей.

– Понимаешь, дети во всем мире перестали расти. Вообще перестали…

Арон шумно выдохнул воздух и преувеличенно бодро сказал:

– Ну, наш-то Давидик еще совсем младенец, вот подрастет, тогда и…

– Он не подрастет, Арон! – Ева крикнула это так, будто копила этот крик в груди несколько лет. – Он вообще с первой секунды рождения не растет, и расти не будет!

Женщина упала лицом в колени мужа и разрыдалась.

Арон в растерянности гладил ее волосы, бормотал что-то утешающее и не знал, как реагировать на эту вспышку дикого горя. Он, по правде говоря, уже задумывался о том, как отразится происходящее в мире на его семье и на маленьком сыне.

Но, подчиняясь странной логике почти каждого человеческого индивида, которая всегда предательски нашептывает ему в мозг: «Это произойдет с любым, только не с тобой, ты не такой, у тебя особая судьба и уникальная жизнь» – той логике, которая заставляет миллиарды людей делать глупости, быть неосторожными и безрассудными, Арон тоже думал, что беда обойдет их стороной. Он тихо радовался обретенному бессмертию, хотя и не верил, что весь этот трагический балаган надолго.

Но бессмертие для сына, возрастом одну секунду жизни… О таком он и в страшном сне не мог себе вообразить. И чем больше Ева сейчас заходилась в рыданиях, тем со все более отчетливым ужасом в душе мужчина понимал, в какую катастрофу попала его семья… И если б только она одна. В таких случаях мужики седеют от бессилия. Бессилие – самое страшное. Можно поубивать все вокруг и порушить все вокруг, но это не изменит бессмертия первой секунды для их Давида. Точка.

Арон бережно поднял голову жены со своих колен и стал поцелуями осушать ее залитое слезами лицо.

– Ева, дорогая, любимая… Мы что-то придумаем, это же не может продолжаться вечно.

Мужчина сам не верил в то, что лепетал, утешая жену. Не верила, конечно, и она. Ева попыталась взять себя в руки.

– Нам остается только ждать и молиться. Может, это просто чей-то безумный эксперимент, власти найдут того, кто это устроил, я верю в это. Все вернется на прежний уровень… Ведь так жить невозможно…

Молодая женщина обняла и поцеловала Арона солоноватыми от слез губами в благодарность за утешение. Всхлипнув в последний раз, она встала, поправила прическу, одернула платье и пошла посмотреть на малыша в детскую, откуда уже доносились ворчливые младенческие крики.

+++

Ева Барак ненавидела своего мужа. «Ковырни счастливый брак, и ты увидишь гноящуюся рану», – любила повторять она про себя известную поговорку.

Ее ненависть была иррациональна. Любой семейный психолог, дипломированный мозгоправ любого ранга вынес бы вердикт, что не видел на свете более дружной и счастливой семьи. Само собой, точно так же считали и окружающие, и для этого молодая семья давала все основания: никто не слышал от них не то что грубого – просто неласкового слова по отношению к партнеру. Ева выполняла полностью и даже с «добавкой» все свои супружеские долги – от постельных до кухонных, упрекнуть ее было абсолютно не в чем. Более того, она же сама дала себе слово «добиться этого мужчину», вот и добилась, и теперь ей было стыдно даже перед самой собой признаться, что она ошиблась.