– Любишь чудить, значит?

– Ну так… время от времени, – она поцеловала меня в щёку и вновь пошла рядом. – Хорошая и – что немаловажно – своевременная шутка дарит абсолютную, истинную свободу. Пусть и на одно короткое мгновение.

– Свободу?

– Ага.

– Это как?

– А вот к такому вопросу я не была готова, – посмеялась она. – Дай мне подумать секундочку.

– Думай, конечно.

И она думала. Вид у Ванессы сделался действительно задумчивый, глубокомысленный. Мы шли вперёд, она, чуть склонив голову, смотрела вниз в одну точку. Брови её были нахмурены, глаза слегка сощурены.

– Лучше всего, наверное, объяснить на примере… – сказала она.

– Хорошо, давай.

– Предположим, тебя сковывает какая-нибудь трагедия. Утрата близкого человека или нечто подобное, – тут моё сердце сжалось305, но я молчал и не подавал виду. – Именно “сковывает”. Ты настолько поглощен этой трагедией, что она начинает определять твою жизнь, твою судьбу, если угодно. Так происходит потому, что ты утратил нечто действительно значимое, ценное, важное для тебя и попросту не смог двигаться дальше. Да, ты вроде бы живёшь дальше, дни неумолимо сменяют друг друга, жизнь идёт своим чередом. Но ты понимаешь, пусть далеко не сразу, что в конечном итоге всё равно наступает момент, когда из самых-самых тёмных глубин души306 начинает тихонько звучать голос, который говорит, – тут Ванесса остановилась – остановился и я – повернулась ко мне и прошептала на ухо: – «Мы заблудились. Пора выбираться», – Ванесса пошла дальше, я следовал за ней. – И тогда тебе открыты лишь три пути, – продолжала она, – ты либо позволяешь скорби поглотить тебя целиком и уходишь из жизни, либо слетаешь с катушек и теряешь себя, либо сбрасываешь эти оковы. А сбросить их можно одним-единственным способом: признать, или убедить себя, что тот человек и узы, связывающие вас, более не являются ценными, важными, значимыми. И конечно, больно думать о таком, не то чтобы вслух сказать об этом. Подобное кажется кощунственным. Тут на помощь как раз и приходит юмор. Ведь отрицание ценности может быть деструктивным. Разрушая, оскверняя память – ты тоже отрицаешь ценность. Но это не то, что я имею в виду, не то, чего я стремлюсь достичь. Я говорю, соответственно, о конструктивном отрицании ценности. Когда ты осознаешь, что можешь посмеяться над своим горем, сказав себе нечто вроде: «Смерть – она повсюду, так было, есть и будет с каждым; и если нам ещё осталось несколько мгновений среди бесконечно прекрасного и ужасного торжества величия порочного союза человеческого гения, творений Природы и неосторожности Вселенной, чуждого всем нам, детям бесконечной тьмы, проведём же их в полной мере живыми, свободными, с широко раскрытыми глазами, улыбкой на лице и осознанием того, что there is a light that never goes out», вот только тогда ты обретаешь истинную свободу – свободу жить и умирать, свободу быть собой.

– А когда ты даёшь мне номер морга вместо своего… как это сообразуется с идеей обретения свободы?

– Свобода есть отрицание того, что значимо для общества. Иногда оно значимо только потому, что привычно. И если ты становишься рабом даже не своих, а чужих привычек, то ты, естественно, не свободен. Отрицание позволяет взглянуть на вещи под другим углом и ведёт тебя к свободе.

– Да, вот только в пределах трагедии, утраты… где тут связь?

– Ну, нет, пожалуй, прямой связи между освобождением от горечи утраты и тем, что я дала тебе не свой номер. Но в некоторой степени это тоже стремление обрести свободу – свободу от типичного нарратива. А то обычно во всех подобных историях парень встречает девушку, они чуть ли не мгновенно сближаются, она даёт ему свой номер, он звонит, они разговаривают и тут же обретают вечную любовь. Это жутко романтично, конечно. Особенно на экране или на страницах книги. Но мне хотелось сломить такой нарратив.