– Вот это веселье будет, – тянет её сестра, тоже, как Лесьяра, усмехаясь.

А вот парень не усмехается почему-то – и таким же напряжённым, как Бая, становится.

– Лесьяра, всё-таки не лучшая это идея – мальчишку деревенского к русалке озлобленной посыл… – пытается было возразить он к удивлению Врана.

Лесьяра властно поднимает руку.

– Не мальчишку деревенского посылаю я, а волка, в теле этого мальчишки родившегося, – спокойно говорит она. – По крайней мере, так мне представились – с этим и дочь моя старшая согласилась. Разве тронет одно дитя лесное второе? Раз уж нас она не трогает, наполовину с людьми смешанных, то и волка настоящего в помине не коснётся. Покажи мне, Вран из Сухолесья, что не пусты слова твои – и сразу Враном с Белых болот станешь.

«Вран с Белых болот»?.. Вран понятия не имеет, что такое эти Белые болота, но звучит как-то… не очень впечатляюще. Гораздо хуже, чем Вран из Сухолесья.

Но выбирать Врану не приходится.

– Не будет он ничего… – сердито начинает Бая.

– Буду, – быстро говорит Вран. – Русалку вам нужно успокоить, обратно под воду загнать? Успокою. Загоню. Коли сразу примете меня после этого – хоть с десятью русалками вам помогу. Знаю я, как с ними обращаться, есть у меня опыт небольшой.

…нет, не знает. Нет, не было у него никакого опыта – ни большого, ни маленького. Он что, сумасшедший – с русалками водиться? От русалок бежать принято, как только хоть намёк на них увидишь, а не метания их разгадывать да по душам с ними беседовать. Догадывается Вран, на что Лесьяра рассчитывает: что струсит он, спорить с ней станет, от задания её отказываться, за более выгодное торговаться. Вран бы, может, и попробовал – если бы так много на кону не стояло.

– Да нельзя… – вновь парень голубоглазый возразить тщится.

– Позволь мне, Сивер, решать, что мне можно, а что нельзя, – холодно Лесьяра говорит. – Ты всё правильно понял, Вран, именно этого я от тебя и хочу. Коли поможет тебе душа твоя волчья русалке этой покой хотя бы зимой обрести, ни слова тебе больше против не скажу – признаю душу твою единственную, будет вход для неё в это место всегда открыт, больше не гостьей здесь будет – равной нам, и поможем мы ей раскрыться, если захочешь ты этого. Принимаешь ли ты мои условия?

– Принимаю, – ещё быстрее Вран отвечает, чтобы никто его перебить не успел.

И вспыхивают отчаянием глаза Баи, и сплёвывает на землю в чувствах этот Сивер, и смеётся неожиданно сестра Баи, чьё имя до сих пор Врану неизвестно – и становится чуть шире улыбка великана, а Лесьяра кивает:

– Так тому и быть.

Так тому и быть…

Вот только как быть – и чему именно?

Никаких намёток великих у Врана и в помине нет.

– Никуда ты не пойдёшь, – шипит Бая, как только Лесьяра уходит. Уходит с Лесьярой великан, уходит девушка рассмеявшаяся, только Сивер в холме с Баей и остаётся.

Вран ждёт немного, взглядом спины в плащах разноцветных провожая. Расплываются эти спины в воздухе мгновенно, будто в глаз Врану что-то попало – расплывается всё точно так же и за оставшейся открытой дверью. Обычно звеняще-чист воздух морозный – а этот в туман непроницаемый превращается, и не может Вран разглядеть ничего из того, что вчера ему на глаза попадалось: ни холмов других, невысоких совсем, ни круга каменного. Только и различает он с трудом, что ещё какие-то люди за рябью этой движутся – много людей, десяток или даже два, но ни лиц их Вран не разбирает, ни одежды. Просто пятна размытые.

Отдаляются плащи, к остальным подходят – далеко они уже от Врана, теперь и вздохнуть спокойно можно.

Так Вран и делает: всей грудью воздух набирает, так, чтобы аж лёгкие заболели, – и выдыхает с шумом, наслаждением, облегчением. Ноги у него чуть не подкашиваются, в сторону его от напряжения пережитого шатает – но всё, всё уже, один шаг к победе он уже сделал, первый шаг, важный самый – согласились люты хоть на что-то, хоть и условия занятные ему выдвинули. Но что Врану эти условия? Деревенские не верили, что он и лютов найти сможет – а он смог, нашёл, он здесь, у них… конечно, не совсем «у них», на пороге застрял, но ведь где порог – там и дом весь, верно же?