Вран закатывает глаза – и широким шагом прочь из избы направляется, подхватывая скинутые на стол тулуп с шапкой и охотничью сумку, в которую одежда девушки сложена. Не может он больше рядом с этими дубинами находиться, ничем их не пробить.

Вран хлопает дверью – и ветер тут же щёки ледяным дыханием обжигает, слепит глаза на миг зимнее солнце; Вран щурится, промаргиваясь и привыкая к яркости природы после полумрака избушки ведуньи.

Шумят совсем рядом руководящие молодыми старейшины, стучат топоры, пахнет свежим навозом – ведунья прямо у коровьего и овечьего хлевов живёт, кормовое место ей отвели, чтобы одна из первых молоко получать могла, пока не закончилось. Визжат возящиеся в снегу у стройки дети, покрикивают на них матери, чтобы мужчинам не мешали… Вран тяжело вздыхает, натягивая на голову шапку и поудобнее перекидывая сумку через плечо. Нет уж, не пойдёт он к сторожке, у которой сейчас все суетятся. Он ведь для них сейчас у Латуты, травки разгребает? Вот пусть так и думают.

– Вран! – окликает его голос Ратко вдруг, когда он уже за овечий хлев поворачивает, чтобы к своей любимой расщелине в заборе пойти. – Эй, Вран, погоди!

– Да тише ты, – шипит Вран, быстро разворачиваясь. – Что ты на всю деревню орёшь?

Ратко за ним даже без верхней одежды выскочил, и тулупа не накинул. Да уж, до лютицы ночной ему далеко: Вран видит, что уже начинает зубами от холода стучать.

– А ты куда? – спрашивает Ратко, зябко ёжась. – В лес?..

И снова читается в его глазах это осуждающее: эх, Вран-Вран, никакого в тебе сердца нет, сам нас от работы оторвал, сам же нас и бросил, чего хотел – сам не понял, а теперь бежишь куда подальше, лишь бы не трудиться.

– Куда надо, – коротко отвечает Вран. Потом думает немного – всё-таки Ратко за него в каком-то смысле заступился – и милостиво добавляет: – Не в лес, не беспокойся. Не приведу я к вам нечисток новых… да и старых не приводил, но вам же бесполезно об этом толковать, верно?

– Не бесполезно, – отвечает Ратко. – Я ещё раз тебе говорю, ты пойми меня: никто тебе зла не желает, а уж кто правду говорит, а кто – небылицы выдумывает, это сам серый потом рассудит, когда в лес вечный попадём. Ты просто…

– Хорошо, хорошо, – устало вздыхает Вран. – Делайте что хотите, только меня не трогайте, ладно? И не удивляйтесь, если лютица к вам не выйдет – потому что не к вам она и в первый раз выходила.

Ратко что-то ещё ему сказать хочет – но Вран не слушает.

Не солгал Вран, не в лес он идёт – к капищу, от всех подальше. Туда-то точно ни одна душа сейчас не сунется.

Капище вдалеке от деревни стоит, на холме высоком – трудно до него зимой добраться, в снег по пояс можно провалиться, но именно за это Вран его и любит: никаких гостей незваных, тишина да покой. Часто Вран к капищу тайком уходит, в рабочую пору – особенно; дело не в том, что Вран работать не любит…

…ну ладно – и правда не любит. Вернее, смысла в этом не видит, в частности – когда зима наступает и делать-то в деревне основному народу уже нечего, ни пахать, ни собирать, ни охотиться. Старейшины всегда какую-нибудь нелепость придумывают, с которой и пять человек справиться могут, и всю общину на эти работы сгоняют – лишь бы занять чем-то, вот как сейчас. Что они с этой сторожкой всей деревней делают? Чем утепляют, чем укрепляют – волосами своими с костями, что ли? Вран не против потрудиться, когда в этом толк есть. А вот в этих общих сборищах участвовать…

Вран ловко спрыгивает на землю за оградой, оглядывается – не-а, не заметили, все в работе. Врана постоянно отец упрекает: не признал тебя волк, потому что ты всё одиночкой по деревне бегаешь, какая тебе сила, какое тебе первенство? Волки – звери стайные, вместе живут, вместе потомство растят, вместе пищу делят – а тебе лишь бы убежать куда-нибудь да своими делами заниматься.