– Может, сам проведать и не пошёл, – отвечает Вран спокойно. – Но лютицу послал.

Деян стонет.

– Вран, хороший ты парень, но…

– Говорят, колен пять назад муж с женою из моего рода к лютам ушли, – прерывает его Ратко. – Тоже лютицу в лесу встретили, тоже человеком она им показалась, понравились они ей, присоединиться предложила. Они и присоединились. Много таких историй раньше было, и никто в них не сомневался. Вран, конечно, сглупил, один в лес отправился, никого не предупредил, хвалить его не за что, но и во лжи обвинять не стоит. Если придёт к нему ночью лютица, так посмотрим на неё, убедимся сами. Если нечистка придёт – тем более всем вместе надо быть, иначе ничем хорошим это не закончится. А если никто не придёт…

Ратко ведёт плечами: мол, ну тогда ясно всё.

Не делал на него ставок Вран – а вон как вышло.

Ратко вообще сильно с детства изменился, и не только внешне. Раньше таким же, как Вран был: тощим, нескладным, только всё в высоту тянулся, отца своего в двенадцать лет перерос и дюже этим гордился. Гордость вообще его главным изъяном была. Отец его в старейшинах ходил, и уж очень Ратко этим чванился, с ранних лет каждым своим поступком показывая: тоже я не пальцем деланный, большая ответственность на мне лежит, отца я ни в коем случае не посрамлю. Завидовал Врану с его преимуществом от рождения. Радовался очень, когда понял, что не будет в деревне нового владельца силы серой. Отсюда и та история с кислым нечто в волчьем следе, и насмешки вечные над Враном, и взгляды осуждающие по делу и нет. Когда-то Врану при одном только виде его тошно становилось.

Но со временем переменилось в нём что-то. Как под крышу своей избы вымахал, как окреп немного и сообразил, что Вран ему больше не соперник, что не по Врану все девки деревенские вздыхают, так подуспокоился. На себе сосредоточился, а не на Вране, даже больше – на общине. Старикам помогать начал, к Латуте зачастил, всё ещё порой поглядывал на Врана осуждающе – но только когда Вран что-то такое, как вчера выкидывал, например. Уже вроде действительно посмотришь – старейшина растёт, его люди точно в жрецы выберут, к старости сам будет шкуру волчью носить.

– Я так-то вас не приглашал, – замечает Вран. – Лютица одежду вернуть меня попросила, а не полдеревни. На кой вы мне сдались? Отдам я тебе твой горшок, не волнуйся. А тебя больше разговорами о серых не побеспокою – всё равно врёшь обо всём, а в чужую правду не веришь. А ты… – Вран смотрит на Войко. – Ну твою сказочку я тоже помню – как серый тебя в ягодник сопроводил, только забыл ты, наверное, что этот ягодник я тебе давным-давно и показал. Спасибо, не нужно мне вашего общества.

– Нужно, – качает головой Ратко – единственный, по кому Вран не прошёлся. – Ты пойми нас, Вран, меня пойми хотя бы: не от злорадства я с тобой быть хочу, а ради твоей же безопасности. Латутка, у ведуньи, поди, что-нибудь особое против нечисток есть, сможешь к ночи достать?

– Обереги ради Врана у бабки красть? – вздёргивает брови Латута. – А может, лучше отцу его рассказать, чем его сыночек по ночам занимается? Не одни тогда против нечистки встанем, а сразу всей деревней – чем не затея?

– Если к отцу моему пойдёшь, Латутка, никаких нечисток ты уже ночью не увидишь, – сквозь зубы говорит Вран.

– Это почему это? Угрожаешь мне?

– Не больше, чем ты мне. Кто мне этот горшочек в руки дал и в лес спокойно отпустил? Что же ты тогда меня не остановила, только сейчас спохватилась? Туговато для будущей ведуньи соображаешь, поздно тревогу забила.

– Ну и уж ты, Вран, – цедит Латута. Ловит укоризненный взгляд Ратко. – Что? Не пойду я с ним! Не самоубийца я ночью за оградой болтаться, даже не проси! Эй, куда ты?