очень много интересных слов, что передают душу предмета и его суть, но западному стилю мышления, порой, недоступны. Это явление и восхищает и ужасает одновременно. Например, есть у них сборник наставлений от 13 века. Считается развлекательной литературой с элементом нравоучений. И там в десяти разделах на примерах жизненных разных ситуаций, из всевозможных литературных текстов, неживых уже товарищей, рассказывают, что такое хорошо, а что такое увы. И вот, два последних раздела о разочаровании и излишествах. Причем если с излишествами всё понятно: перенасыщение – зло, и это касается всех жизненных сфер от инстинктивных до духовных. Т.е. почти все японские религиозные ответвления (кроме конфуцианства) порицают чрезмерную увлечённость книгами и науками, про еду, утехи вообще говорить нечего, то с разочарованием\досадой можно хорошенько подвиснуть.

Вот, например, урами, в переводе на русский – досада\разочарование. Но этого не достаточно, так как «урами» – квинтэссенция чувств, вызываемых обстоятельствами, связанными с другими людьми. И вот истории в этом сборнике собраны по оттенкам. Т.е. один самурай разгневался на своего брата, и ненависть его была так сильна, что брат умер. Тогда самурай испытал урами. Один отец похоронил единственного сына. Он не испытал горя, он испытал урами. И так далее.

Что интересно, японцы сдержаны настолько, что проявление чувств считается неприличным. Потому чувства могут быть показаны только в действиях. Особенно хорошо это просматривается в литературе, например в сказке про Зелёную Иву, где встреча самурая и девочки описана трёхчасовым молчанием и смотрением глаза в глаза, и когда три счастливейших года спустя девочка умирает на руках самурая и оказывается духом Ивы, он молча встает и уходит в паломничество. Не проронив ни слова. Последствием урами всегда есть уход от привычной жизни. Урами считается неблагоприятным чувством. От урами нельзя умереть, но можно от досады. Казалась бы, это одно и то же. Но, технически, урами завершается страхом, и вот этот страх, рождённый на грани соединения с ненавистным, является русским словом «досада». Но не является «урами». Это его итог. И восхищает, что у японцев слово живет за пределами иероглифов.

иногда, я, как настоящее высокодуховное, назовём это – существо ,– обесцениваю всё и всех вокруг себя, а себя особенно упоительно. Т.е. маленькая баба внутри моей головы создаёт тандем садист-мазохист. И это даже не «жертва-агрессор-а, спасателя мы забили ногами», это чистой воды адец. Подозреваю, что в такие моменты со мной даже говорить бесполезно, так как скорбь множить могу/умею/практикую, а фраза «мы все умрём» говорится с такой мельпоменской интонацией, что вот я сама бы с собой только за одно это не говорила. Никогда.

Ну так вот, когда-то очень давно, я пыталась завалить диплом. В этом мне усиленно помогала техника из типографии. Лет мне было – не помню сколько, но младенец уже имелся. Как все понимают, наличие младенца нисколечко не влияет на адаптивность к миру. Всех участников данного процесса я до сих пор вспоминаю с огромным теплом, нежностью, и пусть у них будут множественные радости, потому что карма всё видела. Так вот, мне грозил полный провал диплома, почему-то тогда это казалось жутко важным. Дипломной работой был журнал, который я придумала, написала, и почти что нарисовала, короче, делала готовую продукцию с бизнес-планом. И, разумеется, иначе быть не могло, на мне сломался типографский станок. Вместе с моим журналом. Как Настя поступила? Правильно, как взрослая девонька, вышла на улицу, села на асфальт, закурила сигаретку и упоительно зарыдала. На виду у людей, что характерно. Не знаю сколько это длилось, но рядом остановилась большая, черная машина с тонированными стёклами, и со стороны водителя окно несколько опустилось. Но, Настя не сдавалась. Она же уже почти завалила диплом, и образования высшего не будет, а это (в мире той девочки) равносильно умереть с голода. Некоторое время спустя из окна вылезла голова и поинтересовалась нужна ли мне какая помощь. Кажется, в ответ я продолжала самозабвенно реветь. Тогда голова спряталась, не заглушив мотор открыла дверь и оказалась дядькой с отличным чувством юмора. Короче, я этой вселенной должна как земля колхозу. Дядька со мной очень долго говорил. Настолько долго, что из типографии вышли люди на поиски той, из-за кого сломалась техника, увидели сидящую на асфальте зарёванную девочку, стоящую рядом машину ржущего мужика, и естественно пришли разбираться, не обидел ли кто эту нелепицу. Так вот, дядька этот мне, среди прочего, сказал важные три вещи: