Потом я оценил этот совет вполне…
Под конец журжевской стоянки и потом в Систове Скобелеву приходилось уж невтерпеж. Слишком стали его травить доморощенные Александры Македонские.
Только было заикнется Скобелев о своем боевом опыте:
– Ну, вы опять про ваших халатников!.. Это совсем другое дело… Вы там по вашим степям черепахами ползали, а мы перелетим орлами…
– Крыльев-то хватит ли?..
– Весь план кампании так рассчитан: позавтракаем мы в Систове, пообедаем на Балканах, а поужинаем в Константинополе!..
– Ну, давай Бог…
– Уж вас не спросим… Вам-то Георгии там легко доставались…
И куда смыло потом после первого похода за Балканы и трех Плевен этих высокомерных стратегов… Тише воды, ниже травы стали они, словно мокрые курицы опустили свои еще накануне встопорщенные крылья… У Скобелева раз о таком, ныне, впрочем, уже покойном герое, вырвалась меткая фраза…
– Сам себя разжаловал!
– Как это?
– Да из Александров Македонских – в Буцефалы. И чудесно под седлом ходит, всяким аллюром!..
Больше всего в это время, как и потом, вредили Скобелеву его друзья. Не те боевые товарищи, которые действительно знали и любили его, а петербургская большесветная опрометь, записавшаяся в дружбу к молодому генералу и в виде вящего доказательства этой дружбы рассказывавшая о нем Бог знает что. Некоторые из них своевременно наезжали в Ташкент за Георгиями, прикомандировывались к Скобелеву в Фергану и, не получив крестика, с бешенством возвращались назад, распуская о Михаиле Дмитриевиче самые чудовищные слухи. Один, например, лично уверял меня, что Скобелев не храбр.
– Помилуйте, он трус… Совсем трус. Всего боится.
Встречаюсь я с ним после войны.
– А трус-то ваш богатырем оказался!
– Да ведь это его корреспонденты таким изобразили…
– Ну а войска, рассказы тысячи очевидцев?
– Тогда, значит, он из честолюбия.
Геок-Тепе заставило замолчать всех таких. Там уже при генерале не было корреспондентов – дело говорило само за себя.
Глава 5
За несколько дней до 7 июня Скобелев находился в нервном настроении. Целые ночи он не спал. То рыскал вдоль берега, то с двумя, тремя гребцами из казаков объезжал дунайские острова, а раз даже перебрался на турецкую сторону и сам высмотрел, что у них делается около Рущука. Напрасно было говорить ему об опасности подобных предприятий. Всякая опасность – только еще более придавала в его глазах прелести задуманному делу. Без опасностей, без кипучей работы – он начинал хандрить, скучать, становился даже капризен, как женщина. Но начиналась работа, и Скобелев был неузнаваем. Перед вами обрисовывался совсем Другой человек… Исследовав Дунай с его островами и берегами, он нашел себе по ночам другое дело. Началась постройка батарей, которые старались замаскировать так, чтобы неприятель никак бы не мог к ним пристреляться. Молодой генерал вечером выезжал к саперным командам, сооружавшим земляные насыпи, и только утром возвращался оттуда… Раз как-то солдаты заленились или устали, а профиль батареи должно было непременно закончить к утру.
– Хорошо, если бы оттуда, так, сдуру, стрелять начали, – показал он на турецкий берег.
– А что?
– Посмотрите, как живо двинулась бы работа! С лихорадочной поспешностью стали бы строить!
И действительно, знание солдата ему не изменило. Не успел еще он окончить своей фразы, как по ту сторону точно открылось чье-то красное, пламенное око. Открылось и опять смежило веки. Послышался гулкий удар дальнобойного орудия, и скоро граната с громким металлическим стоном разорвалась около батареи. Лопаты саперов заработали гораздо быстрее. Солдаты торопливо начали набрасывать землю, оканчивая бруствер и траверсы… «Это всегда помогает!» – обернулся к нам Скобелев.