Слева стоял мертвец.

Его лицо было почти до глаз замотано красным шарфом. Руки, не поддерживаемые тонусом мышц, свисали едва ли не до колен. Сизая шкура, когда-то бывшая кожей, скрывалась тряпьем, беспорядочным и разноцветным, перетянутом веревками, перехваченном булавками, чтобы не расползлось. Неподвижный. Высокий.

Что ж, можно было сразу догадаться, что он здесь стоит, по характерному запаху, присущему жителям Подземной Деревни – не гнилостному, нет, но отдающему сырой землей, старыми корнями, мхом, муравьями и идущими в рост после дождя грибами. Человеку стало не по себе от мысли, что это чучело торчало здесь все время, пока они спали. Не двигаясь, не тревожа воздуха ни единым звуком: ни дыханием легких, ни стуком сердца, ни шумом кишечника.

– Здравствуй, Ноктич, – сказал Барриор, забыв, что у подземцев заведено другое приветствие, не такое обидное. – Прости. Хладной тьмы, старейшина Подземной Деревни Ноктич. Мы вчера никого здесь не нашли и решили подождать тебя, но живая плоть слаба, и мы заснули.

Барриор встал, уступая кресло, но гуль, как будто, этого не заметил. Наконец он шевельнулся. Это выглядело, как будто марионетку потянули за единственную нить: правая рука, повинуясь напряжению избранных мышц, поднялась вверх, указала на потолок, потом резко опала и закачалась, на время позабытая. Выполнив этот сложный маневр, мертвец невнятно и гулко забормотал сквозь ткань:

– Услыхали мы эхо грозы через шахты и поднялись в крепость, поздороваться с совами, потешиться на бурю. Ино без услады и с ума свихнуться недолго, а прочей услады надземцы не позволяют. Токмо мы вернулись на наш двор, а тут вы, гости незванные, нам неизвестные. Ужо, мним, на наш День Рождения пришли? Не любо нам! Не любо нам вас было наблюдать, однако ж мы не стали торопиться: старая женщина могла и упокоиться во сне, и нам бы это было весьма любо.

Колцуна проснулась и уставилась на мертвеца.

Интерьер хижины Ноктича выглядел так, как будто хозяин хотел создать уют, но позабыл, что это слово означает. На полках вдоль стен стоймя стояли тарелки, раскрашенные эмалью и большей частью побитые; скатерть на столе истлела и расползлась бы на части, если бы ее хрупкую целостность не удерживал тяжелый медный подсвечник в виде дерева, покрытый патиной. Над печкой висела почерневшая картина, на которой еле угадывались неяркие срезанные цветы, фрукты, книга, нотная тетрадь, хаотично наваленные на столе. Из темной теплоты масляных красок внезапно выступал белый камень человеческого черепа .

Барриор достал из кармана и протянул старейшине фамильный перстень.

– Ты помнишь меня, Ноктич? Я Барриор Бассорба, сын Бардезана. А это Колцуна, она со мной. Нам нужна твоя помощь.

– Бардезаново чадо… Ой ли? Ино тот совсем отрок, а ты уже мужеской стати.

– Так ведь много лет прошло, когда ты меня в последний раз видел. Вот я и вырос.

Такое утверждение, кажется, поставило старейшину в тупик.

– Много лет, говоришь. Возможно так, но нельзя ведать точно… А ты коим образом здесь оказался? Что-то не припомним мы, что тебя приглашали. Ужо на наш День Рождения пришли? Ино подавайте подарки.

– Я ищу отца, – терпеливо сказал Барриор. В помутнелом мире Ноктича царил вечный День Рождения, поэтому это его замечание он пропустил мимо ушей. – Говорят, он спустился в Подземелье неделю назад и не вернулся. Давно ты его видел?

– Давно. Недавно. Не ведаем. При нас он ни в какое Подземелье не спускался, мудрому человеку там делать нечего, а шастают туда одни лодыри да грубияны. Ходили уже и спрашивали. Надземный властитель со своими алябардистами.