– У Тарантино тоже образования нет. – Отвечает Матвей.

Хрустят ветки, кричит птица, гудят провода. Попадается высохший пень, и Слава усаживается на него, предлагая перекур. Вынимает из сумки бутылку с компотом и припадает к ней, как к роднику. Напившись, передаёт Матвею, но тот отказывается и хлещет припасённую минералку.

– Твой дед очень в меня верил и слепо любил. – Говорит Слава. – Потакал прихотям и много позволял. Когда я заявил, что хочу быть киношником, он расстроился. Не уверен, что в его мечтах я был великим историографом или открывателем Атлантиды, вряд ли отец надеялся, что я найду золото скифов. Но кино. Почти ругательство в нашей семье.

– Дед не смотрел телек, в кино не ходил, – соглашается Матвей.

– Однако он дал мне денег, и я отправился в Москву учиться в МШК. Там познакомился с разными людьми. После двадцать первого года, со всеми его митингами и терактами я перестал интересоваться политикой. Пропадал в кинотеатрах, смотрел старьё и новинки, что-то писал, бухал и спал с милыми цыпочками, принимавшими меня за молодого Годара. – Смеётся. – Как они потом обломались.

– Снял фильм-то? Хотя бы шорт-метр? – спрашивает Матвей.

– Ни шорт, ни лонг – ничего! Я проёбывался, вечно что-то сочинял, но потом откладывал, брался снова и, в конце концов, понимал, что выходит лажа. Забрасывал и ни с кем не советовался. Хотя нет, были друзья, которые критиковали, прочитав первые десять страниц, но я их уже не мог слушать, потому что был бухой вдрызг.

Матвей очень хочет что-нибудь на это сказать, выдавить хоть фразочку, но перебирает варианты и все они кажутся ему избыточными.

– Я видел крутой «шеви» в гараже. Твоя что ли?

Матвей кивает.

– Папаня подарил?

– Мы с ним не общаемся.

– Твоя мама говорила, что он очень любит тебя, что подарки шлёт, зовёт с собой в отпуск куда-то на Мальдивы или в Малайзию.

– В Моравию, – говорит Матвей, – но я не поеду. Он умер для меня, когда бросил.

– А на машину ты сам заработал?

– Мой канал привлекает рекламодателей, народ донатит. Так и накопилось.

– Похоже, не так уж сложно.

– Легкотня, – роняет Матвей и плетется в сторону дома.

Слава его догоняет и торопится извиниться:

– Без обид, парень. Если ты смог заработать на крутую тачку, то ты талантлив – базара ноль. Не сердись.

– Говно вопрос. Замяли.

Вдруг Матвей останавливается и всматривается в густоту деревьев, на пересечение лесных тропинок.

– Там кто-то есть, – говорит Матвей.

Они крадутся навстречу странному существу, чья бледная кожа, напоминающая ливер, поблёскивает на солнце, словно рыбья чешуя. Ноги кривые, тонкие, и большие лапы. У недочеловека пятерня на ладонях, но пальцы трубковидные и крючковатые. Существо вздымает безухую голову вверх, будто любуется кронами, и заметно, что у него почти нет шеи – тыквообразная лысая голова будто вросла в узенькие плечи. Слава тянет приятеля за куртку, шепчет: «Пойдём отсюда». Но Матвей отмахивается и, заворожённый, ступает к диковинному зверю. Существо оборачивается и, увидев незнакомцев, замирает. Потом хныкает и падает на колени. У него жалкий пришибленный вид, узкие глазки и вместо носа две дырки; рот наполнен гнилыми и кривыми зубами, и щёки впалые, как у насмерть замученного узника трудлага. Существо скулит, когда Матвей гладит его лоб – кожа липкая, но на пальцах не остаётся никакой гадости.

– Глянь, на нём вроде бы рваная футболка и джинсовые шорты. Всё в грязи, – говорит Матвей.

– Что. Это. Такое?

– Хер знает. Мутант? Больной? Как называют этих, с нарушением гормонов?

– В душе не знаю, – отвечает Слава.

Существо перестаёт скулить и корчит гримасу, напоминающую улыбку. Слава протягивает ему «сникерс», и существо проглатывает батончик.