Рисовал Саша пейзажи и натюрморты, легко и быстро, выручка от продаж они делили между собой поровну. Ещё он затеял курсы живописи для пенсионеров – 25 долларов за один урок, 200 – за весь курс. На эти занятия набегало по 20—30 человек, вполне достойный приработок. Приезжал он раз в год, на месяц-два.

Всякому шалопайству, увы, приходит конец: Ольга продала свою галерею, Саша переключился на российский рынок, я вернулся в Москву, и мы потеряли друг друга.

Натюрморт

Саше Зимину

Вот натюрморт: в холодном хрустале
израненная роза, ей не выжить,
восторг жеманный ей невыносим,
зачем ты здесь? – я истекаю кровью
и совестью – ведь я убийца твой.
Чем выше красота, тем беззащитней,
ей нет спасенья в этом мире. Ты
так побледнела, аромат предсмертный
угаснет скоро в хаосе зловоний,
и мертвый, мертвый фон, безжизненный,
белесый, он лепрой обступил
несчастное созданье. И молча ждет…
Отточенный хрусталь своим кинжальным
блеском невинные колючки преломляет,
густеет мятая, в багровых жилах
зелень, и вяло опадают лепестки.
Картина кончена… и розу на продажу,
и мой талант, и душу отнесут.

Белые розы

– Уважаемые коллеги, дамы и господа! – передо мной сидит дюжина человек предпенсионного, пенсионного и постпенсионного возраста. Неделю назад самые нерешительные из них заплатили по сто баксов за каждый день семинара, который продлится четыре дня. Теперь они сидят, напряженные и неловкие в ожидании скорее разочарования, чем чуда. Кое-кто из них в сердце своем уже смирился с горечью утраты четырехсот долларов, не самых последних в этой жизни, но все равно ведь жалко, – прежде всего, расслабьтесь. Сначала мы немножко поговорим о поэзии, просто, чтоб как-то начать и размяться.

– Поэзия без Музы – не поэзия, поэтому у нас будет Муза, всего одна на всех, но какая! Ольга, покажись, пожалуйста!

Ольга, высокая стройная блондинка в элегантном черном костюме и на высоченных каблуках, вышла из своего закутка в глубине нашего небольшого зала, оттуда, где обычно варится аппетитнейший кофе, настоящий турецкий кофе, смесь арабики с мокко, на маленькой жаровне, наполненной драгоценным песком Фонтенбло, в двух джезвах. Туда сначала кладется хорошая ложка только что помолотого кофе, немного сахара, затем лед, сделанный из воды, набираемой мною в одном небольшом лесном водопаде. Такой кофе варится не менее пятнадцати минут, при непрерывном перемещении джезв по раскаленному песку. В конце, когда начинает сгущаться и закипать пенка, надо бросить две-три крупинки соли, чтобы эта пенка совсем загустела, а кофе отдал и выплеснул последний залп своего аромата.

Она приветливо улыбнулась всем и низким, тяжелым голосом произнесла: «Здравствуйте! Меня зовут Ольга и всегда рада помочь вам: стакан воды, чашечка кофе, свежая рифма, тартальетка, глоток вина или мятная лепешка. Я буду стараться, чтобы вам понравилось у нас, даже если у вас получится чуть хуже, чем вам хотелось бы».

– Получится, как надо, непременно получится, – сказал я. – то, что вы пришли сюда, является залогом того, что у вас все получится, ведь другие же побоялись! И потом – мне присутствие Ольги действительно помогает.

Стулья сочувственно и солидарно заскрипели, первая неловкость недоверия сошла с лиц.

– Как по-вашему, какой натюрморт легче писать: белые розы в хрустальной вазе на белом фоне или красные розы в зеленой вазе на синем фоне? – Правильно, совершенно верно, второй натюрморт гораздо проще, ведь в первом вы практически используете только одну краску, но должны все время играть этим цветом и светом. Поэзия – это рисование белых роз в хрустальной вазе на белом фоне. Это – очень простые слова и ясные мысли, но в таком трепетном сочетании, какого вы никогда не найдете ни в прозе, ни в жизни. Поэзия – это скорее связь слов, чем сами слова.