Приехали-то мы, собственно, не к нему, а к его жене Татьяне, московской полулегендарной личности, еще девчонкой-выпускницей участвовавшей в демонстрации протеста на Красной площади против оккупации Чехословакии летом 1968 года. Она избежала ареста и положенного срока только благодаря тем восьми протестантам, буквально выпихнувшим ее из воронка, за что и получила прозвище 8 1\2. Татьяна была дочкой репрессированного академика Баева и хорошей знакомой моего приятеля Гены Копылова и его отца, дубнинского физика-лирика-диссидента Герцена Копылова, автора «Евгения Стромынкина» и «Четырехмерной поэмы».

Мы с Алексеем как-то быстро сошлись и подружились. Алеша руководил хором «Славянка», был регентом православного храма, писал музыку, по преимуществу духовную, читал курс композиции в католическом колледже аж за 3000 баксов в год (этих денег хватало на содержание роскошной темно-дымчатой кошки, кумира, идола и деспота дома), не более. А потому приходилось подрабатывать – грузчиком, компьютерщиком, клерком. Это не мешало ему быть вальяжным и небрежным жизнелюбом, большим любителем хорошо и всласть погудеть до утра или немного далее того.

В его доме я познакомился с Рапопортами: через две недели после нашего знакомства Алек Рапопорт умер. На печальной литургии в православной церкви где-то не то в Тибуроне, не то в Сау Салито, Алексей высоким голосом отпел великого художника, потрясая нас, собравшихся, искренностью этого пения-плача.

А потом они поднялись и снялись с тихоокеанского побережья: какая-то церковная община дала им дом и положила небольшую зарплату в Нью-Джерси, на южном берегу Гудзона, аккурат напротив несуществующего теперь Центра Всемирной Торговли. Мы провели у них, в маленьком двухэтажном домике, всего одни сутки, на полпути из Монтерея в Торонто. Все также неспешно, но неустанно текли водовка и разговоры: за жизнь, о музыке и про Россию. Мы плавно перебирали закуски и темы, не насыщаясь и не хмелея: не в наших это привычках и комплекциях.

Балансируя между бедностью и нищетой, на грани и за гранью здоровья, Алеша не покидал музыку и Татьяну, оставаясь верным обеим и получая взамен неизъяснимое упокоение души. Теперь он читал лекции где-то в Пенсильвании, за пределами транспортной доступности (150 миль в один конец), получая по 850 долларов за 22-часовую рабочую неделю. Ненормальная жизнь и гнилые аристократические корни сильно подтачивали его здоровье, и наши телефонные разговоры все более сворачивались на медико-больничные темы, хотя гораздо интересней было слушать его пассажи и проходы по истории отечественной духовной музыки, несомненным знатоком которой он был.

В августе 2003 года он отправился с огромным хором на гастроли по Аляске, все еще хранящей некоторые черты Русской Америки. Номадный цикл в полторы сотни лет замкнулся, как это и положено любому номадному циклу: гуны вращаются в гунах и «идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги своя». (Экклезиаст, 1.6).

Вот черновик нашей совместной статьи, не помню, опубликованной где-нибудь или так и оставшейся лежать под сукном.