Не лучше обстояло дело и с более далекими «христоименитыми странами», казалось, забывшими о вере в борьбе за земли и сферы влияния. Само вступление России в войну оказалось трагической ошибкой правительства А.С. Матвеева, поскольку в том же 1672 г. все предполагаемые христианские союзники бросились терзать друг друга. Чигирин был прежде, чем Империя, Испания, Голландия и Пруссия прекратили наконец кровопролитную войну против Франции, Англии и Швеции.

Сразу же по заключении Нимвегенского мира (1679), на время остановившего европейское междоусобие, Россия вновь предприняла энергичную попытку сколотить христианскую коалицию для совместного отражения турецко-татарского наступления в Европе. Не боясь насмешек над «варварами-московитами», не понимающими «европейской конъюнктуры», послы царя Федора Алексеевича в 1678–1681 гг. гнули во всех западных столицах одну линию, твердя о необходимости хоть на время отложить распри и мобилизовать ресурсы, чтобы остановить, а по возможности и «воспятить» наступление басурман.

Добиться этой цели не удавалось вовсе не от недостатка ума и гибкости российских дипломатов, недооценка коих нередко приводила западных политиков к печальным последствиям[200]. Западная геополитическая мысль Нового времени, отягощенная остротой противоречий внутри небольшого европейского региона, еще не пришла к пониманию необходимости стратифицировать международные проблемы по степени их жизненной важности. Россия была вынуждена пойти на крайние меры, чтобы антитурецкая коалиция возникла хотя бы в условиях реальной военной опасности.

Слабость идеи христианского единства, о которой горько посетует в «Скифской истории» А.И. Лызлов, проявилась при первых же после гибели Чигирина переговорах в Речи Посполитой и Империи. В ответ на призыв к христианской совести король Ян Собеский и магнаты нагло потребовали «возвращения» Смоленщины и Малой России, а имперский канцлер попросту отмахнулся от союзного соглашения 1675 г., согласно коему Россия уже провела военную демонстрацию на границах Швеции[201].

Умерить реваншистские настроения шляхты удалось ценой невероятно трудных и многочисленных посольств 1678–1682 гг., причем в ходе переговоров отсутствие вопроса о Чигирине и Правобережье (исключая Киев) сыграло весьма важную роль[202]. Дело в том, что царь Федор Алексеевич и султан Мехмед IV договорились, как мы расскажем ниже, превратить Правобережье в демилитаризованную нейтральную зону (1681), в которой полякам места не было. Воевать в одиночку что с Россией, что с Турцией Речь Посполитая сил не имела. Следовательно, и ее угрозы воевать с Россией не имели смысла. Западный фланг России остался в безопасности.

Спорные проблемы северных территорий, при обоюдной демонстрации неприязни, по потаенному согласию со Швецией были отложены, к вящему успеху трансграничной торговли[203]. Хотя Кардисским миром 1661 г. ни русские, ни шведы не были удовлетворены, экономически он был выгоден обеим странам. Забыть идею войны с Россией шведам помогла и русская дипломатия. Москва укрепляла взаимовыгодные связи с Нидерландами, Данией и Пруссией, которые усердно вынашивали планы антишведской коалиции. Идею коллективной атаки на Швецию подогревала, в том числе в Москве, Франция, недавняя союзница шведов. Идея договора о вступлении России в союз против Швеции, неофициально доведенная до шведских дипломатов, весьма способствовала спокойствию северных рубежей России[204].

Изрядную сложность представляли отношения с Францией. Она, насколько было известно Посольскому приказу, упорно интриговала против России через вторые руки. Русские окольным путем вышли на Римского папу, дабы тот оказал влияние на католическую Францию. Демонстративно теплый прием великолепного посольства П.И. Потемкина в Англии (открывшей постоянную резидентуру в Москве) и особенно в Испании должен был еще более насторожить правительство Людовика XIV.