Скиф доплелся до скамейки, плюхнулся.

Сколько будет помниться тот день?

Взгляд ушел в сторону деревьев, уже почти голых, потерявших свою листву, и четко вспомнились кустики у моста, покрытые молодыми, зелеными листиками, туман, что стелился над водой, песок, трава и джип. И киллер…

И тряхнул волосами: нафига думать об этом? Когда паршиво на душе нужно избегать плохих мыслей, воспоминаний иначе останется лишь один путь – на тот свет.

Впрочем, если ли разница? Он давно там. Мир перевернулся. Давно.

С некоторых пор Скиф был уверен, что этот мир – ад, а тот, возможно, рай. А смерть не так страшна, как жизнь, по – своему она даже красива. Более красива, мудра и справедлива, чем жизнь.

Парень поднялся и пошел к Зотову. Там его знали, там к нему относились как к своему.

Сашка Пелегин пил пиво, обнимаясь с очередной девицей, двадцатой за те двадцать раз, что Влад его видел. Неизменной у Сани была только бандана и улыбка.

– Привет, Скиф, – обменялись хлопками ладоней и парень тут же получил банку «туборга». – Опять с занятий слинял? Чудак ты, человек, тебе диплом нужен.

– Не угадал – отцу.

– Отец за тебя жизнь не проживет. Самому нужно что-то думать. Подошедший Павел просто пожал парню руку и кивнул:

– Пошли, покажу новое.

– Закончил? – вскочил Скиф.

– Сегодня, – улыбнулся благодушно Зотов и подвел к стойке с картиной.

На холсте цвела весна улыбкой прекрасной женщины утопающей в разных цветах. Что говорить, картины Зотова иначе, чем шедеврами Скиф назвать не мог.

– Любишь ты баб, – заметил тихо, даже забыв про пиво в руке.

Павел странно посмотрел на него:

– А ты не любишь. Шовинист.

– Бывают другие?

– Знаешь, Скиф, – обнял Влада за плечо Павел, разглядывая свое творение. – Мы все в какой-то степени шовинисты, но в крайности вдаваться не стоит. Женщины прекрасны – их нужно любить, как воплощение красоты самой жизни. Мы без них, как дети без родителей, как земля без травы, как…

– Ты конечно мастер, Павел, без всяких «но». Однако, с красотами жизни я бы поспорил. Они только в твоих картинах.

– Заведи себе подружку, – посоветовал мужчина, внимательно посмотрев на парня, и пошел к друзьям – Гоше и Киру, вечно подвыпивших и веселых, с массой прожектов в голове. Братья махнули руками, приветствуя Скифа и, о чем-то начали втирать Зотову.

Влад закурил, продолжая рассматривать картину.

– Гений, правда? – заметил Сашка, подойдя неслышно. Скиф дрогнул и кивнул.

– А ты Катерине понравился, – усмехнулся мужчина. – Познакомить?

– Думаешь, даст?

Пелегин засмеялся:

– Смотря, как просить станешь.

Влад отвернулся – взгляд опять приковала изображенная женщина в цветах. Она была иллюзией, а слова Сани Пелегина – реальностью. Зотов воплощал в жизнь свою мечту даже не о женщине – о себе и своем отношении к ней, а в жизни все было просто, пошло и совсем некрасиво, зато честно – как у Пелегина.

Этот мир мужской и правят в нем мужчины, и живут в нем мужские правила. И мир не волнует, понял ли ты это, принял или нет. Поэтому лучше побыстрее понять и принять, иначе сомнет.

– Тоже художником стать? – протянул Скиф.

Пелегин вовсе заржал, обнял парня за плечи и повел к дивану к Катерине:

– Из тебя художник, как из меня сапожник. Не смеши мои усы! Не, старик, без обид. Не кормит это ремесло. Предлагаю спокойный и финансово благоприятный вариант – иди к нам, поставлю на аэрографию, будешь прилично получать, не надо в технаре своем маяться.

– Опоздал, уже. Андрон взял.

Лицо Сани вытянулось от разочарования:

– Во, паразит! Умыкнул! Давно к нему подался?

– Вторая неделя, как пашу.

– Нравится? Небось, зажимает?

– Нет, все отлично. Я доволен.