Он шел по пустырю, курил и вслушивался в хруст рыхлого талого снега. Когда-то, много лет назад на этом пустыре у него произошла неприятная стычка с дворовым хулиганом, угрюмым прыщавым бугаем, старше его на несколько лет и на голову выше. Этого бугая натравила на Егора одноклассница, девица симпатичная физиономией, но наглая и хамоватая, не преуспевшая в учебе, перебивавшаяся с тройки на двойку, зато якшавшаяся со всей дворовой кодлой и хулиганьем из неблагополучных семей. Сейчас эта девица, как слышал о ней краем уха Егор, уехала из здешних мест и работала эскортницей или что-то вроде того.

В тот раз Егор проявил себя достаточно мужественно и дал отпор нахалу, который проходя мимо, сильно и больно толкнул всем своим телом не ожидавшего нападения Егора в плечо, едва не свалив в грязь. Один на один такие хулиганы не слишком активны, и Егор, устояв на ногах, ответил, несмотря на габариты бугая, сильным толчком. Вдобавок он пообещал бугаю проблемы (он не знал, какие проблемы он может устроить этому дураку на самом деле, но обида была слишком велика, чтобы смолчать, тем более велика, что девица-одноклассница стояла неподалеку, с удовольствием наблюдая за конфликтом, и подначивала своего дружка-хулигана не робеть и вздуть Егора как следует). Бугай не стал продолжать и пошел своей дорогой, а Егор своей. Его трясло от пережитого страха и стыда. На следующее утро, придя в школу на уроки, он подошел к той девице и дал ей оплеуху, прямо на глазах у ее подруг. Он повторил ей то, что сказал бугаю – что у него будут проблемы. Девица разрыдалась и убежала в уборную.

Смелость Егора обернулась для него неприятностями. Несколько раз в разных местах его поджидал бугай, теперь уже не в одиночку, а со своими дружками. Егору повезло, его никогда не били, только, что называется “прессовали”, толкали толпой, обещали переломать руки, сделать инвалидом, пару раз не сильно схватили за горло. На этом, собственно говоря, и всё. Интеллигентное питерское хулиганье, подумал с усмешкой Егор, миновав пустырь.

Дома Егор не рассказывал об этих конфликтах, не просил помощи у старших. Об этом не могло быть и речи. Мать, естественно, бросилась бы разбираться, устроила бы скандал с криками, бранью, выяснением отношений с родителями хулиганов, если таковые имелись; возможно, привлекла бы милицию. На такое Егор пойти не мог, он скорее дал бы себя избить. Это был позор – дать защищать себя матери. А отца у него не было, тогда уже не было.

Каждый раз, проходя пустырь, Егор вспоминал те времена. Вообще, вся жизнь человека, прожившего в одном месте с самого детства, с самого начала, соткана целиком из воспоминаний и ассоциаций. Каждый уголок, каждый пустырь, каждое дерево или поребрик – не просто предметы или места, но воспоминания, которые вырастают из глубины прожитых лет то тут, то там, будто из мрака. Они, легкими ли намеками, жирно ли прочерченными линиями, идут от самых первых проблесков сознания, первых впечатлений даже не детства, а младенчества, и все дальше, дальше, вплоть до сиюминутного настоящего. Такого не бывает, когда часто переезжаешь с места на место: пожил там, потом здесь, потом еще где-то – воспоминания обрывисты, скомканы, в них нет привязанности друг к другу, законченности, многое теряется. А тут, в месте, где обитал с самого рождения, все иначе. Тут будто нет самой реальности, только образы, духи, призраки.

Странно только, отметил Егор напоследок, что теперь никого из этих хулиганов, живших в соседних дворах, а пара из них и в соседних подъездах, он никогда не видел. Может, они изменились лицом, скромно выскальзывают по утрам и уезжают на целый день на работу, а по выходным отлеживаются перед телевизорами; может уехали, как та девица, а может уже сидят по тюрьмам или сгинули в мясорубке бандитских девяностых или Чеченских войн (в то время они как раз подходили к призывному возрасту)?