Пока он рассматривал всякие мелочи, женщина внимательно изучала “единственный документ”. После непродолжи тельного диалога по поводу выяснения личности подопечного, шериф сгрёб Лёвкино добро в небольшой пакет и подозвал помощника. А женщина, осторожно подбирая фразы, объяснила напрягшемуся “хлопчыку” суть происходившего:

– Послушай меня, Лёва, внимательно. Шериф обязан задержать тебя до выяснения твоего гражданского статуса. Если ты не сможешь рассказать, как очутился на территории Канады, то попадёшь под действие статьи о нелегальном пересечении границы…

Лёва взвился.

– Да вы чо!? Охренели! Я ж сам врубиться ни во что не могу, а меня опять на нары! За что?

Женщина с вялым состраданием посмотрела на него и пожала плечами. Вошедший помощник шерифа распахнул перед Лёвкой дверь. Тот как-то сразу сник.

– Что же вы, ребята, не слышите-то меня? Всё ж люди…

Несколько дней Лёва промаялся в камере в полном одиночестве. Кормили его неплохо, выводили гулять в небольшой садик около церкви. Полицейский сержант умудрился даже где-то раздо быть несколько российских журналов. Но от неопределённости и безделья было всё равно муторно.

Однажды к Лёве пришла местная женщина, та самая, что помогала шерифу с ним общаться. Она вежливо поинтересовалась здоровьем, принесла какую-то свою стряпню. Но говорить с ней ему совсем не хотелось. От маяты и непонимания Лёва стал впадать в хмурую меланхолию.

Женщина потопталась рядом и собралась тихо уйти. И вот тут, глядя на закрывающуюся дверь, Лёва неожиданно заголосил:

– Послушайте, тётенька, вы там скажите этому шерифу – я согласен! Поедемьте, я покажу, где та зараза стоит. Ну, эта… тарелка. Вы мне верьте, тётенька! Нету у меня никого кроме вас, чтобы выбраться отсюда. Помогите…

Женщина долго смотрела на застывшую в последней надежде фигуру помешанного бедолаги и, ничего не ответив, вышла. Лёва в бессилии опустился на лавку.

“Ну, теперь всё, по судам затаскают, падлы”.

На следующий день шериф пришёл с худощавым мужчиной, который посто янно щурился на свету и зябко передёргивал плечами, словно ему было холодно. Он долго осматривал Лёву, дёргал его, тыкал в колени молоточком, задал несколько вопросов через англо-русский разговорник. А потом написал какую-то бумажку и ушёл. Шериф повертел бумажку перед глазами и с досады сплюнул.

Лёва усмехнулся.

– Что, дядька, пора сухари сушить?

Шериф пристально посмотрел на него и жёстко ответил.

– Да не понимаю я по-вашему, ребята. У нас в спецухе один немецкий давали, но я и его похеривал.

Рано утром Лёвку разбудили голоса за стеной. Они показались ему знакомыми. Сержант вошёл к нему и кивком пригласил к выходу. В кабинете шерифа был он сам и всё та же добровольная переводчица. Она ласково поздоровалась с ещё не пришедшим в себя ото сна Лёвой.

– Хлопчык, если ты не передумал показать место… где лежат твои вещи, то шериф согласился тебя туда отвезти. Сможешь ли ты указать это место?

Лёвка разом проснулся.

– Да конечно, ёхари-бабай! Седлайте коней.

Всю дорогу Лёва боялся, что напрочь забыл, как бежал до шоссе. Но стоило ему войти в чащу, и ориентиры панического бегства будто сами собой начали возникать на их пути. А может, тело подсказывало. Оно до сих пор ныло от многочисленных ссадин и ушибов.

Шериф шёл немного позади, а сержант и женщина старались идти рядом с Лёвкой. Солнце уже стояло над головой, а они всё брели и брели по довольно дремучему лесу. Лёву начали одолевать сомнения, что он вообще сможет выйти на заветную полянку, да и будет ли там его дожидаться совершенно чуждое человеку творение чьего-то разума.