Голос этот, впрочем, не обманул ни Александру, ни, похоже, собеседницу. Волнение обе для себя обозначили, как деланое и наигранное. В искренность его ни одна, ни вторая не поверили.

Юлия Алексеевна не общалась с матерью очень давно. Саша не помнила ни бабушку, ни дедушку. Она видела их последний раз в пять лет, как раз накануне какой-то грандиозной семейной ссоры, в подробности которой Сашу не посвящали, но временами мама вспоминала о ней единственным выражением: «Ах, если бы не та ужасная ссора». И это было не столько поводом погрустить о родителях, сколько намёк для мужа, что она нуждается в ласке и заботе. После этой фразы Виктор тоже всегда неизменно хватал ладонь Юлии.

Дедушки уже нет в живых: родители съездили в Варкинск на похороны, но Сашу тогда с собой не взяли. Но дома потом ещё две недели Юлия Алексеевна внезапно всхлипывала:

– Ах, если бы не та давняя ссора, – и отец тут же гладил её ладонь.

После смерти дедушки ностальгических фраз в репертуаре Юлии Алексеевны стало две – уже приведённая про ссору и ещё одна:

– Интересно, как там мамочка?

Виктор Владимирович проникновенно смотрел жене в глаза и шептал:

– Я уверен, всё хорошо.

Вероятно, в той придуманной Франции, где обитали «мадам Жюли» и monVictor именно так полагалось вести диалоги о родителях.

У Александры сформировалось стойкое предубеждение против бабушки и дедушки, разрушивших когда-то семейную идиллию и заставивших маму время от времени заливаться слезами. Но с возрастом, глядя на своих родителей и размышляя о том давнем конфликте, она стала задавать себе некоторые вопросы, например как такие тихие люди, как её мама и папа, вообще решились на конфликт? Или они не такие уж тихие, а только притворяются? Впрочем, познакомиться с бабушкой её никогда не тянуло.

– Я соцработник, – продолжала между тем трубка, – Ульяна Васильевна уверенно обслуживала себя сама, год назад ей понадобилось нанять в помощь меня, а сейчас…

– Ах, говорите же, не томите! – Юлия хотела бы, как пишут в романах, приложить к разгорячённой от волнения щеке холодную ладонь, но вот незадача: щёки не покраснели и ладони обе оказались заняты – в одной телефон, вторая у мужа.

Ольга, судя по голосу, была не из тех, кто станет кого-либо «томить». Скажем даже, чтобы вставить свою театральную фразу Юлии Алексеевне пришлось перебить собеседницу. Но та быстро вернула себе лидирующую позицию.

– Сейчас у неё прогрессирует старческое слабоумие, она временами становится рассеянной настолько, что способна создать опасную обстановку для себя и всего дома: не выключить воду или газ, например, и лечь спать. Согласно заключённому договору, я помогаю ей только несколько раз в неделю, произвожу уборку, готовлю, помогаю помыться. Круглосуточное наблюдение стоит других денег.

– Что же нам делать? – прошептала Юлия Алексеевна.

– Вариантов несколько. Вы можете переехать жить в Варкинск, можете забрать Ульяну Васильевну к себе, можете оплачивать услуги сиделки на дому или в пансионате для престарелых. К сожалению, Ульяна Васильевна плохо узнаёт людей, с ней самой я не могу заключить такого договора. Часть расходов можно покрыть с помощью пенсии Ульяны Васильевны, – Ольга озвучила сумму дотации, а потом зарплату сиделки.

– О…

Виктор участливо заглянул в глаза жене, которая, кажется, была раздавлена полученными новостями. Её не устраивал ни один из вариантов. Каждый из них лишил бы Юлию Алексеевну либо комфорта, либо части материальных благ. Восклицать время от времени «как там мамочка?» было дешевле и проще…

– Нам нужно обсудить создавшуюся ситуацию с мужем.