Однако Бернард не вырос избалованным или излишне самоуверенным в себе юношей. От отца он унаследовал крепкую деловую хватку и острый аналитический ум, а от матери – скромность, покладистость и нежную ранимую душу. Душа Бернарда надёжно пряталась за внешней броней смелой решительности и требовательности к другим и самому себе. Днём он умело и властно распоряжался своими людьми, а по ночам с непонятной щемящей тоской в сердце любовался луной – манящей, молчаливой и такой близкой.

Встреча с Лилит не прошла для Бернарда бесследно. Он на самом деле был околдован бездонным взглядом её хрустально-голубых глаз. И колдовство это случилось ещё до того, как Лилит начала тихонько нашептывать свой любовный заговор. Судьба этих двоих была предопределена задолго до их первой встречи.

Торговые дела и обязательства перед отцом не позволили Бернарду с головой окунуться в романтическое приключение с загадочной черноволосой незнакомкой. Всё, что он успел сделать до очередного своего плавания к чужим берегам – это заехать на полчаса в лавку Марии. После второй встречи с Лилит и немногословной беседы с ней, Бернард окончательно убедился в том, что упустить такую девушку было бы настоящим преступлением. И непростительной ошибкой.

На смену зиме пришла робкая весна, природа не спеша просыпалась и усыпала первой зеленью поля и луга. Холмы покрывались первыми цветами – жёлтыми, как солнышко, и лилово-розовыми, как мартовские закаты накануне ветреного дня. Лилит продолжала помогать тётушке в лавке, готовила в пекарне свой целительный чай, а по вечерам бегала к Анне. Всё шло своим чередом.

Бернард вернулся из плавания в самый разгар знойного лета. В этот раз он ходил в море один, без отца. Тот в последние месяцы чувствовал себя неважно – сказывались долгие годы морских путешествий в спартанских условиях и не всегда комфортный климат чужих стран. Старика начали мучать жесточайше приступы подагры и застарелого ревматизма. Характер его, и до этого не отличавшийся миролюбием и покладистостью, теперь становился и вовсе невыносим.

– Ты бы поговорил с отцом, – попросила Бернарда мать, – он должен тебя послушать. У нас в городе есть два очень хороших лекаря – я узнавала. Пусть он позволит хотя бы одному из них зайти к нам домой и осмотреть его.

– Не уверен, что отец захочет даже слушать меня. Ты ведь знаешь, что он крайне упрям. И всё знает лучше всех, – произнёс Бернард с грустной усмешкой.

– Ох, сынок, я просто без сил, – тихо пожаловалась мать. – Он никому не даёт покоя. Каждую минуту дёргает твоих несчастных сестёр – это они делают не так, то не этак… Про себя уж я молчу…

– Хорошо, мама, я поговорю с ним. Сегодня же вечером, – пообещал Бернард.

Отца он уважал безмерно. Но любил только свою мать. Младших сестёр изредка баловал скромными подарками и жалел, а в целом относился к ним довольно отстранённо и равнодушно. Как впрочем, и следовало относиться в те времена ко всем женщинам.

Обещанный же матери разговор тем вечером пошёл совсем не так, как планировал Бернард. Отец мрачно выслушал мягкие и тактичные уговоры своего сына, потрепал того по плечу, и с кряхтением поднявшись с кресла, в котором полулежал, твёрдо произнёс:

– Бернард, нам надо с тобой поговорить кое о чём. О действительно важном. А не о той ереси, что ты сейчас несёшь… Не перебивай меня, Бернард. Я не дамся в руки никаким шарлатанам, которые величают себя лекарями. И больше мы это обсуждать не будем. Ты меня понял?

– Но, отец…

– Будет именно так, как я сказал, сынок. Не перечь мне. Тебя мать подослала небось? Несносная женщина.