– У меня есть право на последнее желание? Я хотел бы увидеть твоё лицо.

– Мне нравится, что ты не боишься меня. Так бывает, но редко. Только сильные духом до конца остаются собой, обычно люди сильно меняются, едва почуют моё приближение.

Она сдвинула назад капюшон, он упал на спину. Она была прекрасна. На тонком лице светились глубокие печальные глаза.

– Ты прекрасна, – сказал он. – Я никогда не думал, что ты так прекрасна.

– А думал ли, что каждый имеет свою смерть, не похожую ни на чью другую?

– Признаться, я мало об этом думал.

– Тебе казалось, что будешь жить вечно?

– У меня и так была слишком длинная жизнь.

– Ты хорошо её прожил?

– Пожалуй… хуже, чем мог бы. Вот, всё что у меня есть – холод, дорога и звёзды. Я не оставляю ничего, о чём мог бы сожалеть. А если я не сожалею, то люди и подавно не будут. Выходит, я не оставлю после себя ничего.

– Может быть, ты просто забыл? Прогнал из памяти всё, достойное сожаления. У меня есть для тебя подарок.

– Подарок в час смерти? Это забавно.

– Потанцуй со мной.

Он встал – под сапогами скрипнула пожухлая от мороза трава. Протянул руку. И она вложила в его ладонь тонкие холодные пальцы.

Музыка зазвучала прямо в сердце, понесла, закружила.

Проблески сознания дарили ему удивление. «Неужели умирание так прекрасно? Я уже мёртв или ещё нет? Наверное, да, иначе откуда эти звёздные россыпи под ногами вместо седой от мороза травы? Куда делась её чёрная хламида?» С ним танцевала девушка неземной красоты, хрупкая и невесомая. Он обнимал её стан, и собственные ладони казались ему ужасно грубыми, как будто их из дерева топором вырубили.

Лёгкие кудри её летели, прикасались к лицу, дарили мимолетную, нечаянную ласку. Платье мерцало странными мягкими переливами, они затухали и разгорались опять, а длинный шлейф рассыпался звёздами в ночи, или это звёзды собрались, чтоб стать её шлейфом…

«Я умер?… Или ещё жив?..»

– Я хочу поцеловать тебя, – сказала она, и он ничего не ответил, только тонул и тонул в её глубоких тёмных глазах.

Тонкие руки скользнули по плечам, обвили шею. Мягкие губы прикоснулись к его губам, и он закрыл глаза, всем существом своим отдаваясь этой последней в жизни ласке и благодарный за неё.

…озноб и тишина. холодная трава под босыми ногами. и одиночество до отчаяния. вдруг ласковые руки и всеобъемлющее тепло, в котором растворилось без остатка всё дурное.

Мама… Неловко шевельнулись губы, отвыкшие от слова. И жжёт под веками… забыл… пожухлая листва засыпала плиту. Прости… Я виноват перед тобой… А память влечёт всё дальше… сквозь всё, что было радостно и больно, и стыдно… босым, по сожаленьям, что сделанного не вернуть и прожитого не исправить. Где поступить не мог иначе и мог. Прощать и быть прощённым. Как больно режут осколки того, что разбивал и уходил не обернувшись…

– Память – палач, ты научил воспоминания проходить мимо, едва касаясь тебя. Но забвение – убийца. Я вернула тебе твою память. Это мой подарок. Скажешь, как распорядился им, когда приду за тобой, Странник.

Она тихо провела ладонями по его волосам, стирая иней, посеребривший его голову.

Степь укрылась печальной вуалью, сплетённой из седых ковылей. Лёгкая, как лунная дымка, она летуче струилась и переливалась серебристыми тенями. Ветер грозился сорвать её и унести прочь.

Странник смотрел, как выкатилась круглая луна, от неё вниз потянулись тонкие лучи, подобно мерцающим струнам, натянутым между землёй и небом. Тихо-тихо полились прозрачные звуки, будто лёгкие пальцы невесомо тронули струны волшебной арфы. Ещё было спокойно и ясно. Но ветер уже дерзко вился меж струн и вплетал свою песню. Про то, что над землёй плывёт ночь Холодной Владычицы. Вот-вот помчатся по лёгким ковылям серебристые волки, голубыми инеями оборотят лунный свет и расстелют к ногам Хозяйки.