Комната была обставлена просто, из чего я сделал вывод, что хозяйки в доме не имелось. Мой знакомый, словно прочитав мои мысли, невесело усмехнулся:

– Эх, брат, не бывать этому. Знаешь, я ведь один в своем роде, а люди меня опасаются. Какая баба согласится так жить? Вот если б можно было…

Мне сделалось жутко. Предметы мебели, до того казавшиеся такими славными, теперь смотрели на меня алчущими глазами, казалось, дом ожил, так и норовя переварить нас, выплюнув разве что пару ботинок.

– Вы что же, и мысли читать умеете?

– А чего здесь уметь? – весело подмигнул человек с глазами-бусинками. – Это, вестимо, несложно. Вот поживешь с мое и не такому научишься. – Сказал – и плюхнул по три поварешки себе и своему гостю: – На-ка, пожуй с хлебушком. Ты издалека к нам прибыл?

– Известно, издалека, – отвечал я, с благодарностью принимая похлебку. – С самого Петербурга. – Немного подув на суп, я все же решился спросить: – А вы знахарем местным работаете?

Знакомец мой загадочно улыбнулся:

– Я не тот и не другой. А травы мне надобны, чтобы лечить животных. Тебя это удивляет?

Проглотив ложку супа, я отрицательно замотал головой.

– А люди, как я уже говорил, меня почему-то боятся.

«И немудрено, – подумалось мне. – С такой-то улыбкой жить, что с оскалом у дикого зверя».

Хозяин дома, снова, по-видимому, прочитавший мои мысли, не выдержал и прыснул от смеха:

– Нет, ну странный вы народ! – при этом он поднялся со стула и стал нарезать головокружительные круги по комнате. – Рассуждать эдак, все равно, что приехать в саванну и обвинять зебру в том, что она белая в черную полоску, а не наоборот.

Я продолжал отхлебывать суп, следя за ним, как кошка, которая играет с солнечным лучиком: «Занятная личность». Через несколько минут моему знакомому, похоже, надоели бесцельные метания, он вернулся за стол и принялся за еду:

– Ты учился в Петербурге?

– А как же! – невольно вырвалось у меня. – Лицей окончил. Три класса начального звена, потом четыре среднего, затем мой батюшка разорился, и пришлось поступить на обучение в мастерскую, но там уже карьера была обеспечена, клиентов, слава богу, хоть отбавляй. Сейчас занимаюсь резьбой по дереву, считаюсь, так сказать, ценным специалистом.

– Понятно, – продолжал хозяин, улыбаясь и лукаво подмигивая. – А где же это ты так сильно ногу повредил?

И правда. Нога моя отяжелела и плохо слушалась, я попытался размять ее, но все без толку. Даже в лучшие годы она меня подводила, а сейчас после изнуряющей погони и вовсе распухла: я понял это, когда дотронулся до колена и это вызвало ноющую боль.

– Давай я взгляну.

Хозяин дома присел подле меня, в его глазах отражались алые блики горевшего в камине костерка. Черные волосы были настолько густыми, что напоминали звериную шерсть. А еще он беспрестанно улыбался, но не той легкой улыбкой, что одаривают тебя случайные прохожие, и не той, с которой мы смотрим на близких людей. Его улыбка была похожа на оскал, хотя казалось, что у него не было намерений меня запугать. Вопреки всякой логике мне сделалось жутко.

Пришлось закатать штанину. Я недоверчиво покосился на своего нового знакомого.

– Да не бойся ты так, я еще ничего не сделал.

«Ничего не сделал, – пронеслось у меня в голове. – Ничего не сделал, ничего…» Голова понемногу тяжелела. «А может, он подсыпал мне чего-то в суп? Как же трудно думать…»

Внимательно изучив припухлость, ощупав ее со всех сторон, чуть ли не обнюхав больное место, хозяин жилища почесал затылок и, глядя мне в глаза, уверенно произнес:

– Перелом коленной чашечки. Это очевидно по нескольким явным признакам. Мы сейчас поступим так: я наложу компресс, учти, брат, будет немного щипать, а затем заварю тебе обезболивающий чай. Он с малинкой и медом, пить его, знаешь, одно удовольствие.