Вот и второй день лежит Ферда Маслок, в носу ковыряет. Всё бы ничего, только мухи досаждать стали. Да в животе бурчит. Не от голода – от сытости. Жена над ним чуть не плачет, она ему рогалики с маслом, она ему окорок, а он на них и глядеть не может. Объелся вчера. Еле-еле уговорила его Стазыйка кусочек медовой коврижки съесть.

На третий день совсем заскучал Ферда. Вздыхает, ворочается в кровати. То ему жарко, то перья колют, то перина набок собьётся. Словом, не человек лежит, а куча бед.

Стазыйка по дому так и мечется. Прибралась, обед вариться поставила и затеяла полы мыть.

А Ферда Маслок глаз с неё не спускает, и такая разбирает его зависть, сил нет.

Сбросил он перину, вскочил.

– Давай, – просит, – я тебе хоть воды наношу.

Тут Стазыйка и показала, что она старые слова не насовсем из головы выкинула. Откашлялась и давай честить!

– Лодырь – он лодырь и есть. Работать ему, бездельнику, понадобилось! А того не соображает, что самая его главная работа – лежать, богатство беречь.

Хотел Ферда с досады в затылке поскрести. Но жена на него так грозно посмотрела, что он поскорей руку опустил. Насилу дождался, пока Стазыйка все дела справила и побежала в лавку приглядеть, чем бы мужа побаловать.

Мигом Пропадиработка сбросил перину, вскочил на ноги и вышел во двор свежим воздухом подышать.

«Дышать-то, – думает, – это не работа!»

А в соседнем дворе седоусый Сембол колол дрова. Подошёл Пропадиработка к заборчику, опёрся об него, смотрит.

Сембол взмахнёт топором, трахнет по полену, полено так надвое и рассядется. А Ферда в лад топору гекает:

– Гек! Гек!

«Гекать-то, – думает, – не работа. А всё душу отведёшь».

А тут вдруг заколодило у седоусого Сембола. Такая коряга сучковатая попалась! Уж он и по обуху другим поленом колотил, и со второго конца за неё принимался. Никак с ней не справиться.

Не вытерпел Пропадиработка. Перескочил через забор, отодвинул плечом старого Сембола.

– Дай-ка, – говорит, – я!

– Что ты, что ты, – уговаривает его Сембол, а сам усмехается. – Богатство своё пожалей!

– Пропади оно пропадом, это богатство, – отвечает Пропадиработка.

Поплевал на ладони и взялся за топор. Вогнал топор в корягу поглубже, поднатужился, поднял её над головой да как ухнет об землю – Гек! – так и расселась коряга надвое.

– Ах ты окаянный! Ах ты дармоед! Ах ты дурень безголовый! Я тут ног не жалею, рук не покладая его обихаживаю, а он, лентяй, за топор схватился!

Надо же такому случиться – жена не вовремя вернулась.

Побежала Стазыйка в дом, схватила кисет – лёгкий! Она и заглядывать в него не стала. Опять во двор выскочила, ткнула под нос мужу кисет.

– Гляди, проклятый, что ты наделал!

Развязал Ферда Маслок кисет, заглянул в него и обрадовался.

– Табачок! Вот хорошо-то! – И заложил добрую щепоть за щёку. – Шахтёр без табака не шахтёр. Я ведь, Стазыйка, завтра на смену выхожу.

Заплакала Стазыйка, а потом подумала: «А может, оно и к лучшему! У всех кругом мужья как мужья – шахтёры. У одной меня богач, на смех добрым людям».

С того дня Ферду Маслока не узнать. С утра до обеда уголь рубит – не остановится, не передохнёт. Перекусит наскоро – первым за кайло берётся. А своё потерянное богатство если и помянет, так только недобрым словом: пропади это богатство, пропади оно пропадом, хоть бы его и не было!

Получил теперь Ферда в посёлке новое прозвище: Пропадибогатка. И пришлось оно ему впору, словно по мерке сшитое.

Один парень у мясника в услужении жил. Наскучило ему на хозяина работать, да и ремеслу он уже обучился. Решил он свет повидать. Попрощался со своими дружками, хозяину спасибо сказал – и в путь, в чужие края, пустился. Дошёл до огромного леса, видит – пусто в лесу том, даже птиц не слыхать, кругом только чаща дремучая, теснины да горы высокие. Перевалил он через высокие горы, страшные теснины и встретил там льва, гончего пса, ястреба и муравья. Они вчетвером вола загнали.