С той поры они в эту деревню ни ногой.

А Выхухоль что – покурила себе спокойненько, полюбовалась окрестностями и домой в скворечник.

Думаете, деревенские или там дачники хоть спасибо ей сказали?

Фигушки.

А ей и не надо.

Выхухоль, собственно, до поры до времени и не знала, что спасла деревню от зайцев.

Она же на небо вышла посмотреть, на луну, на лес.

Что ей какие-то зайцы?

К тому же она была немного близорука, на ночь линзы уже вынула и положила в чехольчик в ванной, на раковину возле умывальника.

Она же очень хозяйственная, Выхухоль.

Выхухоль иногда ходила плавать на пруды под березами.

Пруды прятались вдалеке от дачных домов, в березовой рощице, примыкающей к большому лесу, на дне в них били ледяные ключи, намывая глубину, однажды там даже утонул трактор, по слухам, вместе с трактористом, и народ туда ходить побаивался.

Выхухоль это не пугало.

Она брала с собой Бориса Дубова, перекидывала через плечо полотенце, и они плечом к плечу шли песчаной дорогой через луг с высокой травой, обходя выпрыгивающих прямо под ноги кузнечиков.

Вообще-то Выхухоль плавание не любила, вернее, сначала, когда-то, любила, а потом дико устала от него.

– В детстве переплавала, – сказала она как-то Борису Дубову, – заставляли. Да еще попала в старшую группу, нагрузки там знаешь какие? Я плавание просто ненавидела, меня от него тошнило, живот ныл, до диареи фактически, стыдно сказать, доходило, шла на занятие и еле сдерживалась на ходу. Лишь бы до спортцентра дотерпеть. Даже способ придумала с поносом бороться. Как-то шла, еле терпела и вдруг поскользнулась и шлепнулась на попу. И в туалет сразу расхотелось. И с того дня как по дороге совсем невтерпеж, уже умышленно шлепалась на задницу.

– Помогало? – спросил Борис.

– Да, помогало. Но сколько так могло продолжаться? Плакала, конечно.

– Ну, и…? – спросил Дубов.

– Не нукай, – ответила Выхухоль. Но продолжать не стала…

Подойдя к пруду, она надевала очки для плавания и плюхалась с обрыва в воду, уходила в коричневую глубину, в сплетения лилий и кувшинок.

– Смотри, какой у меня гребок, – кричала она, отплевываясь и задирая над водой голову в круглых очках с голубой оправой, – эластичный, длинный, до конца доведенный, классный. Это я кролем плыву.

Борис Дубов грустно смотрел вниз с обрыва и жевал травинку, он бы тоже окунулся, но все время забывал дома плавки, а без них плавать было совсем уж голо.

– Смотри, а теперь брассом! – хвасталась Выхухоль. – Там пузырьки такие веселые, под водой!

Она нарядно смотрелась в голубых очках для плавания.

Борис Дубов настороженно озирался вокруг: как-то на пруды забрел веселый от летнего дня механизатор из соседнего сельскохозяйственного совхоза-техникума, увидел над водой голову Выхухоли в голубых фирменных очках и после этого уехал с малой родины навсегда, по слухам, стал искать страну Аватаров, добрых и веселых, и, главное, безволосых.

– Ты знаешь, Борис, ведь для счастья не так уж много и надо, – сказала Выхухоль, выходя из воды и отряхиваясь. – Сначала надо что-то полюбить, потом возненавидеть, но все равно любить в глубине души, а потом вернуться, понять, что боялся зря, и снова полюбить, как раньше… Главное, не бояться. Да не сиди ты сиднем, дай водички попить!

По соседству со скворечником, в котором жила Выхухоль, через забор фактически, стоял домик Старушки.

Старушка была не то чтобы очень вредная, но житья никому не давала.

Старушка не знала, что Выхухоль – это Выхухоль.

Она поначалу думала, что Борис Дубов из жадности построил второй дом и сдает его теперь за большие деньги дачнице с противным голосом.