– А в тётке добро когда побеждать начнёт? Или её добро – денежки мои?
– А в ней, может, только после такого предательства совесть и зашевелится! Каково ей сейчас приходится? Сам подумай! Она же понимает, что ты правду говорил, что ты ей реально помог – в беде выручил! А она тебя за это на страдания обрекла. Подожди чуток, сейчас она от внезапной атаки жадности отойдёт маленько, и всё в её душе поменяется! Помяни моё слово – отпустят скоро тебя. А ей урок на всю жизнь – никогда считать себя шибко хорошей уже не будет.
– А брательник твой почему плачет до сих пор?
– Да ничего он уже не плачет – поначалу только горевал, но ведь и радовался тоже. А потом к нему делегация из того города пришла, прощения просили. Устыдились и смирились! Они ж не злыдни, понимают. Но и их понять надо: среди зимы без жилья попробуй остаться.
– То есть всё, что ни случается, всё к лучшему?
– Конечно!
– Слышь, Сказочник, может, это и есть та Правда, которую ты искать пошёл?
– Нет, так получается потому, что Правда на свете белом есть. Мне бы саму Правду найти!
Философ не просто слушал ответы Ивана – каждое слово запоминал. И однажды посоветовал парнишке:
– Когда тебя к врачу на экспертизу направят, ты ему ничего не рассказывай. Говори, что очнулся в той квартире, где тебя поймали, голова у тебя болит и что больше ничего не помнишь. Такое состояние амнезией называется, потерей памяти. В то, что ты из сказки, всё равно не поверит никто. Да и ты кончай в это верить. Я точно тебе говорю, что в той квартире ты реально сознание потерял и в это время у тебя память подменилась – в сказки верить начал. Такое бывает, я в газетах читал. А настоящую свою жизнь ты просто забыл. Не переживай – вспомнишь! Я тебе помогу. Главное сейчас – нам обоим отсюда вырваться. У нас получится, ты только слушайся меня. Вменить тебе ничего не смогут, если было всё так, как ты рассказал. Доказательств у них нет совсем. Так что готовься «к выписке». А я с тобой попробую выйти. Только ты не удивляйся ничему – смотри да помалкивай!
Начало мытарств
Домовой бес нёс Колю, взвалив его на собственную спину, и ворчал:
– Хлюпик ботанический! Сознание он, видите ли, при виде крови теряет! Как договор с таким подписать? А ведь совсем уж на крючке был! Надо же, так глупо сорвался! И тут не оставишь – Кощей меня самого живьём съест! Главное, ногами не идёт сам! Я, как дурак, на себе его тащу!
Коля приоткрыл глаза и сразу оценил ситуацию: «Подписать я не успел – это хорошо. Он меня отсюда выносит – это тоже хорошо. Ему трудно – ещё лучше! Так ему и надо!»
– А-а-ай!!! Отцепись, больно, не могу!!!
Бледные когтистые руки схватили Николая и пытались втащить его внутрь стены. Коля орал изо всех сил, а Домовой старался удержать на себе своего «наездника». Со всех сторон загремели-зашипели голоса:
– Он нашшш, он нашшш, он нашшш!
– С чего он ваш? – возмутился домовой.
– Он мстительный, он не прощает, он сказал: «Так ему и надо».
– Так он не умер ещё!
– А-а-а!
Руки исчезли, и Коля тут же оказался на каменистой земле.
– Значит, так мне и надо? – домовой бес от злости аж подрос.
– Ты же пытался меня погубить!
– У меня работа такая! А то, что я с больной спиной тебя на загривке собственном тащу, а ты злорадствуешь – это нормально?
– Ладно, прости, я ж не знал, что у тебя спина болеть может. А что это было сейчас?
– Мытарства начались. Твои, между прочим. А я маюсь! Вот это – мытарство немилосердия было. Оно последнее самое для новопреставленных. На нём те застревают, кто других не прощал.
– Даже если святым при жизни был?
– Даже если святым был!
– И что в нём страшного?