Василиса так и сделала, как научила куколка. Шла долго. Нигде источника не видно. Уж и силы стали покидать Василису. Опустилась она в изнеможении на землю, да и стала разуметь, нужно ли ей возвращаться домой. Отвыкла она уже от суетной жизни, видеть никого не хочет.
Сидит Василиса в думах горестных. Вдруг кто-то погладил её по спине. Оглянулась – никого! Подняла глаза вверх, батюшки, то берёзонька белоствольная наклонилась, веточками гладит Василисушку. Вспомнила она, что ей куколка про берёзку говорила, достала гребень из котомки и стала волосы чесать. Чешет волосы спутанные гребнем, чешет пальцами костлявыми. Скоро явилась взору Василисиному тропка лесная. Обрадовалась женщина, ноги сами понесли по дорожке на шум воды.
Бежит Василиса на говорливое журчание речушки, торопится. А как подбежала, обомлела. Светится водопад всеми цветами радуги. Водичка, прыгая с высоты каменного порога, играет – бурлит, вспыхивает ярким светом и, смеясь, журчит дальше. Так и манит, зовёт в игру. Сбросила Василисушка свои мрачные черные одежды, вошла в воду, играть с нею стала.
Вода журчит, Василиса смеётся, плещется, жадно ловит ртом капельки разноцветные. Наигравшись вволю и омывшись, вышла женщина на берег и ахнула. Прямо перед ней в воздухе явился наряд красоты невиданной. Огляделась по сторонам Василиса – никого! Стало быть, для неё приготовлен.
Нарядилась женщина и снова силу почувствовала. Птичек пение заливистое услышала, благоговейный шорох листвы лесной, красоту первозданную несравненную узрела. Как долго она была заколдованной!!! Теперь она снова будет радоваться каждому мигу.
Василиса очень быстро нашла дорогу к дому. Домик будто и ждал её, дверь скрипуче отворилась. Быстро привела его в порядок, вымыла, посадила в саду новые деревья, цветочки разноцветные, насыпала зерна птичкам. Слух понёсся по соседям, что Василиса вернулась. Обрадовались они, и Василиса рада им. Наготовила яств лакомых, накрыла столы дубовые, созвала гостей. Песни задушевные петь стали да хороводы водить.
Василиса только краше стала да мудрее. Тень свою не вспоминает, живёт теперь, радуется. Рукоделием занялась, ткани ткать да рубашки соседям вышиванные мастерить, плоды дивные да цветы редкие выращивать.
Каждый хорош на своём месте
Бывает, что человек готов отдать себя всего до конца и без остатка. К этому привыкают и начинают его использовать. А брать, просить он не умеет, да и стыдно. Нарушается гармония, и человеку становится плохо. Может, наступает время, когда он может обзавестись помощниками и научиться просить помощи?
В одном старинном русском городе в старом доме возле тихой реки в дедовском буфете жила-была кухонная утварь, разная посуда. Тут и тарелки с витиеватым узором, и изогнутые кувшины с золотистой каёмочкой, и тонкие рюмочки на инкрустированных ножках. В отдельной деревянной резной шкатулке жили ложки, вилки да ножи.
По первости могло показаться, что все ложки и вилки были похожи друг на друга как сёстры-близнецы. Однако одну из вилок, вроде ничем не выдающуюся, использовали чаще других. И в хвост, и в гриву. Горделивый изящный изгиб, острота зубцов невиданная, мощная узорчатая рукоять, видать, весьма привлекали. Дворянская стать видна за версту. Мастерица была людей кормить. Бывало, отрежет умело ребром своим сильным ломтик снеди аппетитной, наколет кусочек лакомый да держит цепко, пока до рта несёт, а там и выпустит благодарно.
Рада была Вилка послужить людям, доброты в ней много, да только исключительно на своём месте, в котором силушку великую чувствовала.
Но с тех пор, как сменились хозяева в доме, ею не только вкушали изысканную пищу за трапезой семейной, а где земельку в горшке цветочном порыхлят, где крышку тугую зубцом острым подденут, а, бывало, что и орехи рукоятью кололи, и спину не гнушались ею же почесать.