…Стало совсем темно. Засверкали на небе яркие южные звезды, один за другим погасли в окнах огни. Я шел, слушая, как в пустоте стучат мои подошвы по каменной мостовой…

С тихим шелестом разгоняя крыльями воздух, пролетела над моей головой сова – словно метнулось на фоне звездного неба темное пятно. Бесшумно зависло над улицей НЛО – огромный чуть вытянутый черный треугольник, заслонивший собою звезды, с тремя яркими огнями по углам. Пробежал мимо белый пес, похожий на сеттера, с большими вислыми ушами – остановился на миг впереди меня, обернулся, взглянул в глаза.

Я шел…

Начал светлеть край неба в стороне от моего пути…

Неожиданно расступились стоящие тесно – как корабли в бухте – дома. И одновременно я услышал далекий шум прибоя.

Здесь была небольшая площадь; с одной ее стороны линия домов обрывалась, отсюда тянулась широкая лестница, уходящая в окружении тополей и платанов куда-то вниз – к морю. С другой стороны спящие двухэтажные каменные дома выстроились полукругом, и лишь одно здание – приземистое и асимметричное, со странным куполом наверху – выдавалось вперед, на площадь. Окна его были распахнуты и ярко освещены; негромкий шум доносился из них сквозь шторы, перечеркнутые разноцветными полосами и раскрашенные яркими квадратами.

Недолго думая, я направился к этому странному дому и, потянув на себя оказавшуюся незапертой дверь, вошел.

Это была таверна. Именно таверна – не кафе, не бар, не столовая. Я остановился у входа, разглядывая помещение.

Было накурено и немного шумно. Несколько ввернутых под потолком электрических лампочек бросали неяркий свет; однако то тут, то там горели в разнообразных канделябрах высокие свечи. Висел на одной из стен огромный грубо вытканный гобелен с изображением зеленого холма и трех растущих на нем дубов. Другая стена была увешана колесами – от огромных белазовских до тонких велосипедных. На тонких черных цепях чуть покачивалась под потолком огромная модель парусника, баркентины. А занавеси на окнах оказались большими флагами морского сигнального свода… Хмыкнув, я направился к стойке, лавируя между столиками.

Хозяин, как полагается, был толст, лыс и весел. Невероятным образом он сочетал в себе все самое, казалось бы, несочетаемое: хитроватый взгляд русского трактирщика, широкую белозубую улыбку итальянца, аккуратность немецкого бюргера и, разумеется, элегантную вальяжность сабатиньевского пирата.

– Ва! – сказал он. – Новый человек на нашей дороге!

– Добрый день, – я улыбнулся.

– Какой день? У нас скоро утро. Ты откуда такой? Впрочем, нет: куда?

– Вперед, разумеется, – я попытался попасть ему в тон.

Хозяин махнул рукой:

– Ай, не важно. Кушать будешь?

– Ага.

– Баранье рагу, а?

– Идет.

– И еще к рагу?..

– Э… – я задумался, разглядывая полки у него за спиной, заставленные бутылками самых разнообразных форм и расцветок. Лишь на некоторых из них были этикетки с надписями на русском или других понятных мне языках, да и то сплошь незнакомыми; однако, пробежав глазами по бутылочным рядам, я вдруг заметил в самом углу запыленную бутылку со знакомой этикеткой. Это был массандровский «Бастардо» – великолепный портвейн, столь любимый мною не только за удивительные качества, но и просто за то, что я открыл его для себя именно в Севастополе, вернувшись из первого своего рейса.

Вероятно, я широко улыбнулся, заметив на полке старого приятеля из массандровских подвалов, поскольку хозяин проследил направление моего взгляда и с довольным видом достал бутылку и поставил ее на стойку.

– И к рагу стакан «Бастардо», ага? – спросил он.

Я кивнул. И снова обрадовался, увидев на полках еще одного знакомца.