Конечно, в больнице есть и обычные люди, такие, как я. Определить просто – с обычными живут мамы, реже – папы. Врачи и медсёстры, все, кроме Бульдога, тоже обычные, поэтому им приходится лечить больных и всё помнить. Как думаешь, Жорж, когда-нибудь я смогу тоже стать волшебной? В одной книжке мама читала мне про академию, где из простых детей делали магов. Хотя некоторые из них даже не знали, пока им не прислали совиной почтой письмо, что мир магии существует! Думаю, стоит подождать, мне ведь тоже может прийти письмо! А сейчас, Жоржик, я что-то устала, и мне почти уже не страшно… Я буду спать. Спокойной ночи, до завтра!

– Сладких снов. Спи, – как мама, говорит плюшевый кот Жорж, и маленькая девочка закрывает свои большие глаза. Ей требуется всего несколько секунд, чтобы заснуть.

Воздух невидимо дрожит от тысячи тихих, играющих в одном ритме звуков: стук дождя в окно, детский храп пациентов с аденоидами, шуршание каких-то бумаг на дежурном посту, закипающий чайник в сестринской, мысли о доме, стучащие в десятках маленьких сердец.

Маленькая девочка видит во сне Хогвартс, мечтая, что следующее завтра – это наконец то, когда вместо «спи» она услышит «собирайся». В кабинете главного врача на диване лежит и расчёсывает усы старый седой бульдог. Безухий нетландец, уставившись в стенку, твердит, что хочет домой, а тот, у которого сломан нос, рычит на него: «Хватит ныть!» Тёмный эльф переворачивает страницы любимой старой книги. Весна, приоткрыв окно и положив руку на подоконник, чтобы запах выветрился, красит ногти ярко-розовым лаком. Мальчик-призрак, ворочаясь, шепчет имя любимой девушки, которая приходит к нему каждый день в часы посещений. Немецкий принц отправляет ведьме сообщение: «До одиннадцати точно не засну. Пиши». Она просыпается от жажды, выпивает залпом чашку воды, включает телефон. «Выходи в холл, буду через минуту».

Хогвартса, может, и не существует. Но там, где сходятся каналы всей мировой магии, седой Чародей довольно ловит волну маленькой девочки из детской городской больницы, сумевшей вдохнуть волшебство почти во всех обитателей этого гиблого места. Он пишет в древнюю толстую книгу имя, в скобках добавляет: «Плюшевый кот Жорж». Рядом рисует бумажного журавлика – один из символов, понятных только ему.

– Ценный маленький человечек! – улыбается Чародей. – В наше время те, кто умеют изобретать лекарство от боли, рождаются реже всего. Я научу её быть сильной – за всех.

Я не дождь. Я всего лишь…

Дождеприёмная решётка

(Анатолий Царёв, «Операция Пластилин»)

Я сижу в самом центре мира. Со всех сторон – бесконечность. Бесконечность вовне и внутри меня.

Я смотрю в бесконечное небо, чьё-то стальное сердце. Небо улыбается мне, сверкая ярко-жёлтой молнией. Покупайте новый орбит со вкусом ананаса. Ослепительная желтизна.

Оно шаг за шагом проникает внутрь. В центре мира нет ни бумаги, ни чернил, ни карандаша, ни даже крови, которой можно было бы писать, но я пишу. Снова о небе. Наверное, даже снова о вере. Находя её для других и всё больше теряя сама.

Молнии становятся чаще. Я хотела бы отвести взгляд от этой небесной истерики. Но она – часть меня. Она разыгрывается вовне и внутри.

Небо страшно смеётся громовым грохотом. И тут же кидается в слёзы. Вода не льётся с него, она падает. Кубиками. Лишь в нескольких метрах от земли – от меня – эти кубики разбиваются. Не капли, а бесконечные вёдра ледяного дождя.

Дождь заполняет мир, его центр, его бесконечность. Дождь впивается в меня, растворяет одежду, становится второй кожей. Дождь наполняет мои вены, выводя из них цвет. Цвет рассыпается очищенным гранатом, сотнями гранатинок. Дождь уносит гранатинки прочь от центра мира.