Марк зашел в подъезд и поежился от холода.

Здесь всегда было так, даже летом.

Он открыл своим тяжелым ключом дверь опустевшей квартиры родителей. Один поворот ключа. Второй. Зашел в темное пространство квартиры. Что-то не так. Из коридора в комнату вела дорожка из осколков битого стекла. Он остановился и прислушался. Посторонних шумов не было.

Надо на такой случай иметь что-то в руке, и лучше бы, если это что-то будет тяжелым. Я не знаю, что делать…

Марк осторожно шел по коридору, не снимая кроссовок. Осколки стекла были очень крупными и хрустели под ногами. Он старался отпинывать их в сторону, чтобы не порезать ноги, несмотря на то, что был в обуви. Подошел к комнате родителей, осторожно заглянул в нее. Никого. Уже хорошо. Окно разбито. Обычное стеклянное окно, не пластик. Так и не собрались поставить новое. Желтые плотные шторы колыхались от дуновения ветра. На полу, прямо под окном, лежала небольшая черная птица с растекшимся красным пятном под головой.

– Кто ты? Врезался в окно? – спросил Марк, склонившись над птицей.

Он аккуратно поднял с пола маленькое безжизненное тельце и положил на ладонь, стараясь как можно меньше прикасаться к существу, опасаясь навредить. Наверняка, у него переломы или еще что-то. Парни в классе посмеивались над таким отношением к животным, считая его не мужским.

Марк хмыкнул. С тех пор, как ему пришлось перейти на домашнее обучение, у него и класса-то никакого не было.

С птицей в руках он сел на пол. Желтые шторы над головой колыхались.

Хорошо, что сейчас лето. Скоро придется заказывать новое окно.

Память показывала картинки.

Ровно десять лет назад, в день рождения, родители водили его в музей, в котором выставлялись разные чучела. Он помнил, что не выдержал и двух минут этого веселого, по мнению родителей, мероприятия, потому что воспринимал подобные вещи как издевательство над живыми существами. Большой бурый медведь неживыми, искусственными глазами посмотрел прямо на него.

– Сынок, погладь мишку, – сказал тогда отец.

Погладь. Мишку. Гладь.

Он отдернул руку и побежал к выходу. Со всех сторон на него смотрели зайцы, олени, лисы и волки в своих настоящих шкурах, но с неживыми глазами. Глазами-пуговками. Память не раз возвращала его к этим глазам, и с этим ничего нельзя было поделать. Это было одним из тех ярких воспоминаний детства, которые не стираются.

Ноги затекли от долгого сидения на корточках, в стопах начало покалывать. Он посмотрел на птицу. Она совсем не похожа на одно из тех чучел, которые были в музее. Черное тельце теплое и слегка подрагивает. От вида крови на крошечной головке стало не по себе. Рана казалась глубокой.

Все-таки хорошо, что я пришел сегодня, птичка. Живи.

Он встал с пола, аккуратно положил ворона на диван, предварительно расстелив носовой платок. Пошел на кухню и запил водой из-под крана еще одну таблетку аспирина, которая теперь всегда на всякий случай в кармане.

Головная боль притихла, но все равно не отпускала. Его лечащий врач наверняка бы не обрадовался, узнай он о количестве поглощаемого Марком аспирина, но от боли больше ничего не помогало. Он вошел в комнату, положил птицу в коробку, которую нашел здесь же, на полу. Вещи, которые он собирался отнести к Варе, подождут. Он взял под мышку коробку с птицей, вышел из квартиры и закрыл дверь ключом. Поворот ключа. Второй.

Мама всегда закрывала на два.

За то время, как он нашел птицу и вновь вышел, прошло не больше пятнадцати минут, но на улице значительно потеплело, облака расступились. Он расстегнул ветровку. Погода удивительным образом изменилась в лучшую сторону. В лучшую, как сказали бы все, но не Марк. Он любил дождь, сумерки, темноту. Мрак, одним словом. Перейдя дорогу, парень быстрым шагом направился вглубь парка.