И так прошел день. Потом еще один. Мухомор искренне радовался, что Фиалка полюбила его лес, но время шло и он увидел, как голубые лепестки Фиалки будто бы покрылись тонкой пленкой пыли, еще один день и у Фиалки отвалился лепесток, а она над этим радостно смеялась и говорила, что теперь, наконец, может видеть Мухомора намного лучше и что у всех цветов облетают лепестки и это очень здорово и так ей очень нравиться. И Мухомор тоже заверил ее, что ей идет, и без лепестков она будет настоящей лесной красавицей.

Мухомор ушел под корягу, а Фиалка уснула свинцовым сном, ее голова уже почти полностью лежала на сырой земле и поднять ее не было сил, но лишь бы ему нравилось, что она рядом..... Ей приснилось, что она открыла глаза от яркого света и что вокруг были самые разные, самые красивые в мире цветы, и она чуть не оглохла от их бесконечного шелеста и перешептывания, от звука травы, от пения птиц, от жужжания самых разных крыльев самых разных насекомых и она будто подняла голову к солнцу и солнце светило будто бы и всем, а будто бы и только ей одной. И где-то в глубине души она понимала, что это просто красивый и яркий сон, а еще глубже она догадывалась, что этот сон – последний. И больше не будет ничего. И больше не будет озноба от сырости темноты и больше не будет мучительной слабости повсюду и даже Мухомора. Больше никогда она не увидит его радостную веселую шляпку, его смешного пузика, выглядывающего из-под шляпки. Какой хороший, какой маленький и добрый друг. Он очень расстроится утром, но она ушла. Ушла туда где солнце. А говорят, цветы не умеют ходить!… Какой хороший сон. А вот и Мухомор. Он пришел в это красивый яркий сон, чтобы на прощание посмотрел на меня и сказать что-нибудь доброе, как всегда он говорит, когда уходит к себе в лес. Но сон все не кончается. И Мухомор все не уходит. И все цветы вокруг что-то галдят наперебой. Как это может быть?..

Да очень просто. Мухомор не ушел тогда спать под корягу. Он собрал все грибы, что были поблизости и поклонился им, и попросил сделать с ним невозможное – ночью совершить путешествие на середину опушки вырыть там ямку, достаточную для того, чтобы пересадить Фиалку и помочь ему донести ее до этого места, если ему вдруг не хватит сил. Никогда еще подобного не было в лесу. Грибы переглядывались, ворчали, но робко соглашались помочь. Сначала один, потом двое, потом еще пятеро. Всю ночь трудились они, совершая невиданное путешествие, в горячих спорах определяя лучшее место для пересадки, копая глубокую яму, чтобы не повредить корни цветка. Мухомор низко поклонился всем свои помощникам, он сам донес Фиалку до места и сам занялся ее пересадкой, попрощавшись с другими грибами. И вот уже Фиалка в земле, распласталась обессиленная вокруг свежевыкопаной земли, и, видимо, земля эта станет ее могилой, но вдруг ото всюду показалось движение. Не может быть! Ночь! Цветы еще спят и на поляне все тихо. Кажется грибы со всего леса, даже те, что отказались сначала помогать Мухомору пришли сюда, каждый из них предварительно искупался в ручье, что на окраине опушки и шляпка каждого из них, точно губка была пропитана родниковой водой. По очереди они подходили к Фиалке и выжимались до полного иссушения на ее корни. Мухомор растерянно смотрел на эту сцену и не знал, что сказать. Наступало утро. Каждый гриб прошел мимо него, молча улыбаясь ему на прощанье. Они все понимали, что оказывают другу последнюю услугу. Он не говорил ничего. Они сами уже знали точно – они прощались. Мухомор остался посередине опушки. Утром все цветы узнали его историю и с любопытством ждали развязки. Мухомор сгорал от лучей палящего солнца, но не желал никуда уходить, пока Фиалка не поднимет голову и не поприветствует его. И он знал, что больше никогда не сможет проделать такой путь. Если хватит сил, он вернется в свой лес, но никогда больше не сможет оказаться на середине опушки рядом с ней. Ну и пусть. Лишь бы она цвела! После полудня Мухомор понял, что умирает. Его сухая шляпка треснула, двигаться он не мог, потому что ножка высохла, как гербарий в книжке школьника, он ничего не видел, кроме яркого белого цвета вокруг, но единственное, что его беспокоило по-настоящему – он не увидит ее…