Между строк так и читалось – купи домик, а потом, глядишь, сложится – так и продашь его, еще дороже. Тебе же выгодно! Ну, купи, ну что тебе стоит?

Лида разозлилась. «Не буду отвечать, – мелькнуло у нее. – Обойдется!»

Но ей тут же стало стыдно. Ладно, займусь. После Нового года. После праздников, поближе к марту. Сейчас там все равно или снег, или грязь непролазная.

В дверь позвонили. Лида чертыхнулась и пошла открывать. На пороге стояла Ираида Львовна, в тяжелом атласном халате, длинном, с опушкой по рукавам и воротнику – и где только выкопала такой? Ноги вдеты в нарядные туфельки на каблуке, их золоченые носы выглядывали из-под краев халата. Седые волосы, обычно прибранные в простой пучок, в этот раз были уложены в прическу, скрепленную непомерным количеством лака; пах он одуряюще и капельки его висели между волосинами, как микроскопические елочные шарики. А он, похоже, был еще и с блестками, потому что в свете лестничных ламп накаливания, волосы престарелой модницы чуть ли не огнями переливались. Лида подавила смешок. Ираида Львовна обиженно поджала губы, намазюканные темно-алой помадой. А вот это выглядело уже не смешно; если прическа и шлафрок еще внушали некую симпатию, то лицом вполне можно было бы детей пугать. Ираида очень сдала за эти полгода – походка стала тяжелой, морщины глубже, голос глуше. Лицо приобрело черты резкие, потемнело, кожа обвисла складками. Она вдруг начала краситься – не к месту и не ко времени, а в праздники и вовсе давала себе волю, нанося вечерний макияж с яркими помадами, чернением бровей и рисованием «смоки айз»1. Последние, в комплекте с глубокими морщинами и отеками под глазами, выглядели как большущие синяки и придавали лицу вид почти устрашающий. Довершалось это парой килограммов пудры «Театральная», сохранившейся у Ираиды Львовны, вероятно еще со времен молодости, и литром духов, тоже, видимо, из числа советских2 заначек. Хотя тут Ираиде надо было отдать должное – парфюмы у нее были классные. Редкие, коллекционные, и все, как на подбор, изумительной сохранности. В одной из комнат у нее стоял тяжелый шкаф с решетчатыми стеклянными створками, весь уставленный флаконами и флакончиками, в коробках и без оных. Она могла рассказывать о них часами. Эта ее страсть и знания в этой области были, пожалуй, одним из немногих ее достоинств. «Если не единственным», – добавляли обычно те, кто ее не любил, и кто от нее пострадал.

Самым большим недостатком Ираиды Львовны было ее безграничное высокомерие и почитание себя существом избранным, безупречным, и, следовательно, безгрешным. Мир должен был ей все, а она ему ничего, по определению. И даже такое банальное, в сущности, явление, как замужество, в ее случае разрасталось до масштабов почти вселенских.

Она гордилась им безмерно, просто даже самим фактом его существования, словно это было не простое, привычное для человечества, дело, а некий подвиг, на который способны единицы. И у всех остальных брак был неправильным – с браком, если так можно выразиться, такой, знаете ли, с душком, некондиция. А вот у нее брак был – как в Кане Галилейской, где Иисус воду в вино претворял, хотя, если говорить по совести, ничего выдающегося в ее браке не было, да и быть не могло. Муж ее, Петр Иванович, был записным подкаблучником, права голоса не имел, его бессильный гнев на жену дозволялся и контролировался ею же, но слова «наша семья» произносились Ираидой Львовной так, будто семья эта была чуть ли не в свойстве с какой-нибудь монархией, или словно все остальные вокруг жили в бессемейственности, свальным грехом, а она, единственная, следовала праведности и закону. Драмкружок «для тех, кому за пятьдесят», куда она, под руку с Петром Ивановичем отправлялась неукоснительно каждую неделю по средам и пятницам, обсуждался ею с придыханием, а выходы на сцену в местном ДК на Рождество и Пасху, приравнивались едва ли не к премьерам в столичных театрах. Она специально выискивала пьесы, где были роли, которые удовлетворяли ее высокомерие, и не отступалась, пока их не принимали в работу. А если Светлана, занятая написанием очередного музыкального очерка, бралась переслушивать записи старых опер, с участием легендарных Розы Понселле или Марии Канильи