Как только вышел закон о приватизации жилья, в июле 1991 года, родители оформили все сразу же и доли расписали поровну, на четверых. На Ираиду и Алю были оформлены завещания, после смерти родителей их части переходили к сестрам, и квартира оказывалась у них в собственности поровну. Ираида Львовна потребовала выделить часть и ее мужу, раз уж он здесь живет и прописан, но отец отказал ей наотрез. Квартира была построена, куплена и приватизирована полностью на средства его и матери, они оба сделали для старшей дочери все, что было в их силах, и завещания уже написаны – мама завещала свою долю Але, а он свою – ей, Ираиде; Петра они прописали как ее супруга, и все с этим согласились и никто не возражал, хотя он до сих пор не внес ни копейки в общий котел, и даже коммуналку до сих пор оплачивают они с мамой, а не Ираида с мужем. Так что, если она все-таки хочет поделиться с Петром Ивановичем квадратными метрами, то она может выделить ему что-то от себя – нужно просто пойти к юристам и узнать, как правильно все оформить.

Скандал, который в ответ закатила Ираида, был столь грандиозен, что отца увезли в больницу с сердечным приступом. Мама поехала с ним в «Скорой», а когда вернулась – заперлась в своей комнате и два дня не выходила из нее. А когда выходила, то не заговаривала сама и не отвечала на вопросы. Она ничего почти не ела и за два дня ее красивые приталенные платья вдруг обвисли на ней, как мятые мешки.

Отца выписали, и они с матерью переехали к его дальней родственнице, которая жила на другом краю географии, ехать до нее даже на машине нужно было почти два часа. Это был самый край области, дальше начинался другой административный округ. У родственницы был большой двухэтажный дом в небольшом поселке, на главной его улице. Соседний дом принадлежал ее женатому сыну, пространство между домами было объединено и огорожено. Рена, так ее звали, сокращенно от Ренаты, разводила фазанов, втихаря продавала их, вкалывала с утра до ночи и заставляла работать с тем же усердием всех, кто попадался ей под руку. Льву Иосифовичу она выделила небольшой флигелек на краю своего обширного двора, обставила мебелью, вытащенной из дровяного сарая, выстелила внутри полы для тепла старыми толстыми коврами, и предложила ему уволиться с работы. Ты уже давно пенсионер, сказала она ему, денег тебе хватит, тем более, здесь. Кормить буду вас бесплатно, за жилье денег брать не буду. Вот только свет сами оплачивайте. И на дрова налог учрежу, будем скидываться все в один котел. А ты, мать, повернулась она к Марии Михайловне, отдыхай. Здесь, кстати, твое учительство пригодится. Репетиторствовать сможешь запросто. Твоих познаний для здешних оболтусов – выше крыши. В общем, живите. Ирке еще аукнется ее борзость. Вот увидите.

– Можем и не увидеть, – грустно пошутил Лев Иосифович, – глаза-то уже подводят.

– Даже если помрете раньше, – безжалостно отрубила Рената, – все одно аукнется. За все надо платить. Она заплатит.

– Мы бы не хотели… – начала было Мария Михайловна, но Рената оборвала и ее:

– Это уже не в вашей власти. «Мне отмщение и Аз воздам». Это дело уже там, наверху.

Она ткнула пальцем в небо.

– Оно уже там, у Него на столе. Поздно пить боржоми. А теперь устраивайтесь и спите. Мы рано встаем. И шумим сильно. Так что спокойной вам ночи.

Мать прожила у Ренаты всего три месяца. Она была слишком городской, чтобы комфортно чувствовать себя на сельской ферме, а вот отец продержался целых четыре года и умер в девяносто пятом, уже после того, как у Али родился второй ребенок – девочка. Последний раз сестры увиделись с ним на кладбище, когда хоронили маму. Аля тогда приехала с мужем, детей они с собой не взяли – Глаше был год от роду, Вадику – пять. С тех пор Алевтина больше не приезжала, она была слишком занята домом и детьми, чтобы навещать отца, но писала и звонила ему регулярно, а Ираида, хоть и жила почти рядом, но не приезжала вовсе, и Лев Иосифович затосковал всерьез. Снова начались проблемы с сердцем, а тут одна из зим выдалась еще и чересчур ветреной и сырой. Он простудился, не долечился, и в апреле, когда вся земля праздновала весну, вдруг слег – и больше не встал, сгорел за два дня. Настолько быстро и нежданно, что Рена ему даже врача не успела вызвать, думали, отлежится, не первый раз, с ним так уже было, а он – вон что! Не сдюжил в этот раз.