Рука Ирочки полезла в карман пиджака и вернулась с пачкой сигарет. Она изящно закурила.

– Это последний проект Лукаса. Его лебединая песня, если хочешь. И ребята это понимают, вот и выкладываются, как сумасшедшие. Их сейчас даже симфонический оркестр из призраков не особенно впечатлит.

Джимми засмеялся и повернулся к Ирочке. Если бы речь не шла о привидении, Ирочка бы сказала, что в его глазах появился живой блеск.

– Знаешь, перед тем, как умереть, я придумал песню. Но так и не успел ее записать…

Во двор ворвалась маленькая черная машинка с тонированными стеклами и резко затормозила перед крыльцом. Из нее вылез растрепанный и разгневанный Лукас и с размаху хлопнул дверью. Машинка жалобно заскулила сигнализацией.

– Да чтоб тебя!

Лукас посмотрел на парочку на крыльце.

– Джимми, да ты бы хоть постыдился, среди бела-то дня! Тут все-таки люди ходят, еще инфаркт кому-нибудь обеспечишь, дурья башка! Тьфу!

Ирочка невозмутимо оглядела босса. Он зло пригладил волосы и ломанулся на крыльцо.

– Ты чего такой злой, папаша?

Лукас на мгновение замер и уставился на Джимми. Так его не называли уже десять лет, и он успел порядком отвыкнуть от этого сомнительного титула. Потом кивнул в сторону двери и ответил:

– Ну, пойдем, расскажу.

– Нам не дают стадион, – выпалил Лукас, едва войдя.

Фрэк сфальшивил. Рыбешка перевел свой потусторонний взгляд с клавиш на лицо менеджера, потом на вошедших за ним Ирочку и Джимми.

– Почему? – спросил Айзек.

– Черт, да потому что мы слишком стары, вышли из моды, нас никто не слушает и никто не пойдет на этот долбанный концерт. Но сказали они, конечно, совсем другое – мол, все расписано на год вперед. Уроды.

В студии стало тихо. Пух со вздохом отложил гитару.

– Давай искать другую площадку, не сошелся свет клином на стадионе, – сказал Айзек. Внутри он уже чувствовал холодную тоску. И оказался прав.

– Боюсь, это будет очень маленький зал, – буркнул Лукас. Он устало осел на табуретку.

Никто ничего не сказал, но тени слов повисли в воздухе. Маленький зал – это не прощание. Маленький зал – это не на десять лет спустя…

– Слушайте, ребята, а зачем нам вообще зал? – сказал Фрэк. – Давайте сделаем опен-эйр. Как Вудсток. Найдем достаточно большой участок земли…

Лукас покачал головой:

– На такое нужны несколько команд. Иначе не окупиться вся шарманка. И на несколько дней…

– Ну так и в чем вопрос? – вмешался Рыбешка. – Мы что, не соберем еще ребят?

Он оглядел всех собравшихся. Лица у них были мрачно-задумчивые. Пух неуверенно поднял руку.

– Эм, парни. И девушка. У меня дядя – фермер, у него есть большое поле. И он его уже давно не использует…

Комната явно воспряла духом. Фрэк хлопнул Пуха по плечу.

– Я его, правда, уже семь лет не видел. Мама говорит, он стал очень религиозен, – пробормотал Пух неуверенно.

Лукас застонал.

– Иисус всемогущий! – сказал сухой небритый старик и сдернул с носа темные очки. Он оглядел Ирочку с ног до головы и выплюнул под ноги зубочистку, которую жевал: – Вот это буфера, чистая дева Мария!

Лукас поперхнулся приветствием. Его секретарша ослепительно улыбнулась и протянула старику руку:

– Спасибо. Ирина Гофман, а это Лукас Осипофф.

– Да знаю я, понял уже. Заходите.

Двое городских вошли в фермерский дом вслед за хозяином. Здесь было чисто и уютно тем особым образом, который создают для себя закоренелые холостяки. Лукас, который смотрел вниз и старательно вытирал ноги о лысый коврик, вдруг получил тычек под ребра острым Ирочкиным локтем и недоуменно вскинул голову. Секретарша кивнула на стену впереди. У Лукаса открылся рот.

Стена была оклеена постерами. Здесь были улыбающиеся святые, явно вырванные из душеспасительных журналов, рядом с ними, встык, а иногда и внахлест, висели Дэвид Боуи, The Doors, Джимми Хэндрикс, Deep Purple, Queen и Монсеррат Кабалье. А под всем этим примостилась старенькая раздолбанная гитара.